Крик орла
Шрифт:
Благодаря ясному пониманию взаимозависимости, взаимодействия и взаимосвязанности всего живого, воин способен ощутить любое существо, которое тем или иным способом соприкасалось с его жизнью, словно каждое из них дотягивается до него и вновь прикасается к сокровенному центру его существа. В его памяти снова всплывают давно забытые воспоминания о тех, кто отдал свою жизнь, чтобы он мог жить, о тех, кто пострадал от его рук, пока он неумело продвигался в своём обучении. И всё же при полном знании взаимосвязанности всего живого у воина никогда не возникает ни критического отношения, ни осуждения — только глубокое понимание того, что все формы жизни должны пройти по одному пути. Признавая это, воин без
В этот миг покоя и гармонии воин с предельной ясностью видит, как много было ему дано. Это чрезвычайно мучительный момент — мгновение, столь мучительно прекрасное, что ни один воин не остаётся после такого опыта прежним человеком. Что есть у воина такого, чем он мог бы расплатиться за тот невероятный, невыразимый дар, которым его наделили, позволив стать участником жизни, за эту высокую честь? Все деньги мира не могли бы стать достойной платой. Никакое самое возвышенное служение не смогло возместить эту честь. Что же воин может отдать взамен?
Именно в этот момент воин осознаёт, что у него нет иного выбора, как только опустить руки и сделать шаг назад, склонив голову в подлинном смирении. Когда воин стоит с пустыми руками и опущенной головой, его ошеломляет скудость человеческих возможностей. И всё же может ли он позволить себе отвернуться от этого мига, никак не выразив свою признательность? Уйти прочь, не оставив хотя бы символа своей благодарности, означало бы для воина сделать бессмысленным весь принцип следования пути с сердцем.
Так как у него нет больше ничего и он знает, что ничего больше и не требуется, воин с радостью отдаёт единственное, чем владеет, — своё сердце; при этом он отдаёт и свою свободу. Широко распахивая своё сердце, воин выплёскивает в мир все свои чувства, сердечность и любовь. Он не оставляет себе ничего, поскольку знает, что даже всего того, что скопилось в его сердце, недостаточно, чтобы расплатиться за этот долг. Воин не беспокоится и о возможных последствиях того, что он распахнул своё сердце, ибо что может он потерять, если уже отдал всё без остатка?
Однако, отдавая своё сердце миру, воин знает, что он даже мог бы навсегда пожертвовать своей свободой. В своей человечности воин всегда остаётся свободным существом — свободным от привязанности к своим ближним, свободным от социальной обусловленности, свободным в том, что он способен думать, чувствовать и действовать в соответствии с выбранной им самим системой отсчёта. Однако этот человек навечно связан с жизнью тем, что он — воин. В тот самый миг, когда он может принять свою полную свободу, воин решает использовать её во благо всего живого. Он никогда уже не сможет отделить себя от ближних по той простой причине, что уже не хочет этого. Вместо этого воин решает разделить сними свой жребий. И потому раз за разом, жизнь за жизнью он занимает своё место среди собратьев не только для того, чтобы оказаться среди их глупости, но и для того, чтобы возвышаться среди них как столп силы и успокоения, как лидер и друг.
Такова подлинная природа смирения — того состояния осознания, которое является самой сущностью воина, подлинного смысла существования Атль'амана (древний титул Воинов Духа — прим. автора). Однако следует подчеркнуть, что нет иного способа достичь этого состояния, кроме полного примирения с самим собой. Если человек непрерывно барахтается в чувстве собственной важности или жалости к самому себе, в чувствах превосходства или неполноценности, в ощущениях собственной высокодуховности или недостойности, он не может распознать бесценный дар жизни и привилегию возможности следовать пути с сердцем. Таким образом, для настоящего воина состояние смирения означает не показатель статуса, не значок на груди, но скорее выражение его сокровенных чувств, вызванных знанием того, что он не выше и не ниже никого и ничего во Вселенной.
В конечном счёте разница между смирением и подлинной любовью совсем незначительна; эти два качества представляют собой лишь различные выражения одной и той же силы.
СМИРЕНИЕ ЯВЛЯЕТСЯ ПАССИВНЫМ ПРИМИРЕНИЕМ С ПРОЦЕССОМ ЖИЗНИ; ЛЮБОВЬ ЕСТЬ АКТИВНОЕ УЧАСТИЕ В ЭТОМ ПРОЦЕССЕ.
Этот афоризм можно было бы иначе выразить так: скромность есть способность воина принимать себя таким, каков он есть, а любовь — дар, который воин приносит взамен за всё то, что было даровано ему.
Смирение и любовь удивительно просты, но одновременно и чрезвычайно глубоки. И того, и другого очень нелегко достичь, если человек ещё не научился любить самого себя. Более того, эти два слова, вероятно, являются самыми неверно понимаемыми словами в любом языке и потому подвергаются ужасным искажениям. И всё же ни смирения, ни любви нельзя избежать по той простой причине, что оба они являются частью предназначения каждого человеческого существа. Рано или поздно каждому человеку придётся вступить на путь с сердцеми при этом предстать перед легендарным Святым Граалем. Созерцание этого невыразимо прекрасного предмета в самом себе является воистину смиряющим опытом. В этот подлинно волшебный момент человек наконец понимает, что это яркое и лучистое вместилище — не миф; в действительности, это светящийся кокон человека, в сияющих глубинах которого отражаются подлинные смысл и предназначение любви.
Таким образом, если воин терпит поражение в своей битве против силы, то только из-за недостатка смирения, которое позволило бы ему увидеть взаимосвязанность всего живого. В результате этого он не может принять себя таким, каков он есть, поскольку так и не научился любить самого себя.
Теперь — последнее, о чём стоит сказать, так как без упоминания об этом глава оказалась бы неполной. Четвертью, связанной с силой, является Юг — место тепла. Юг описывается как врата в мир нагваля, и в этом смысле следует понимать, что основной обязанностью и предназначением любого нагваля является направление других существ к свободе. На основании того, что уже было сказано о четырёх природных врагах, и в особенности о силе, читатель без труда поймёт, почему Юг называют вратами в мир нагваля. В конечном счёте все настоящие воины идут по Пути Свободы — поскольку для них это единственный путь с сердцем. Таким образом, совсем не удивительно, что вратами в мир нагваляслужит сердечность.
Перейдём к последнему из четырёх природных врагов, а именно — к старости, расположенной именно там, где ей и надлежит быть, — на Западе, в месте смерти. Хотя обычному человеку редко доводится сражаться с трезвостьюили силой, старость, подобно страху, неизбежна, так как является неотъемлемой частью жизни. Однако для воина старостьпредставляет собой нечто весьма отличное от старости обычного человека, хотя в определённом смысле они очень сходны.