Крик прошлого
Шрифт:
пытается подойти ко мне спереди, но и это не особенно помогает. Я чувствую, как в мою
шею снова впивается какая-то игла, и сознание тут же начинает затуманиваться. Мои
попытки вырваться становятся все слабее, веки тяжелеют.
Один из санитаров берет меня на руки, и моя голова безвольно откидывается назад. Я все
еще балансирую на грани реальности и забвения, в эту секунду мне кажется, что я вижу чьи-
то серо-голубые глаза. Я узнаю их. Парень, который напал на меня
из своей палаты в маленькое окошко и улыбается. Он одобрительно кивает мне, и это
последнее, что я вижу этой ночью.
Привычный громкий голос одной из медсестер выдергивает меня из бессмысленного сна.
Садясь на кровати, я потягиваюсь и тут же ощущаю, как полыхают легкие. Удивленно пялюсь
на свои перевязанные ладони. Что произошло?
– Ты долго будешь копаться?
– недовольно спрашивает медсестра.
Я быстро поднимаюсь на ноги и чувствую, как ступни неприятно жжет. Поднимаю одну ногу
и вижу сотни маленьких, но видимо глубоких, ран. Будто по битому стеклу ходила. Но откуда
это все?
Я не пытаюсь задавать вопросы медсестрам. Они никогда не отвечают. А если буду
доставать, то позовут санитаров, и те еще и нагоняй дадут. Уж лучше разобраться во всем
самой. Но позже. После завтрака.
Иду вслед за другими пациентами в столовую. Это большое помещение с несколькими
десятками небольших столиков на четверых. Кормят нас не ахти. Иногда мне даже не удается
вычислить, что именно лежит в моей тарелке, но есть приходится. Голодная смерть это явно
не мое. Поэтому я беру поднос и следую в общей очереди, состоящей из больных, которые
достаточно вменяемы для того, чтобы есть в столовой. Вы удивитесь, но таких не так уж и
много. Бурая жижа, которую кто-то назвал овсянкой, и несколько ломтиков хлеба с чаем —
вот что я получаю на завтрак.
Плетусь к столику, за которым всегда сижу с Тимом. Стараюсь не замечать других больных, но некоторые как-то странно на меня посматривают. Более странно, чем обычно. Тим уже
сидит на нашем месте. Вид у него угрюмый. Наверное, этой ночью ему снова ставили какие-
то капельницы или давали препараты, после которых люди часто становятся безмозглыми
слюнопускающими идиотами. Но мой друг гораздо крепче многих.
Тим отвлекается от сосредоточенного ковыряния овсянки и поднимает на меня взгляд. На
мгновение он ошарашено выпучивает глаза, а затем громко присвистывает.
– Тали, - потрясенно бормочет мой друг, и я не понимаю, что его так поражает в моем
внешнем виде.
– Где ты, черт побери, была все эти дни?
Теперь пришел мой через удивленно пучить глаза.
– О чем ты?
– спрашиваю я и сажусь напротив Тима.
Парень
судорожно потирает их.
– Я не видел тебя несколько дней. Ты не приходила в общий зал и не выходила на прогулки. Я
уже было подумал...
– Тиму не нужно было заканчивать фразу, чтобы я поняла ход его
мыслей.
Рано или поздно кто-то из нас умирал. Чаще всего этого никто не замечал, и поэтому никому
никогда ни о чем не говорили. Мы с Тимом были своего рода исключением, так как всегда
держались друг за друга. Если бы он исчез на несколько дней, я бы сошла с ума по-
настоящему.
– Ты ничего не помнишь?
– понизив голос до взволнованного шепота, спросил мой друг.
–
Совсем?
Я покачала головой и нахмурилась, пытаясь осознать, что пробыла в забытье несколько дней.
Но почему? Как такое произошло? Нужно разобраться в том, что я помню последним.
Я в общем зале. К нам приводят новичка и кладут его в пустующее кресло Тима рядом со
мной. Я хочу его разбудить, и он нападает на меня. Пытается придушить. Затем завязывается
драка. Всех разгоняют по палатам, а меня отводят в процедурную и…
– Я ничего не помню, - вздыхаю я.
– Совсем.
Тим тянет ко мне руки. Он хочет прикоснуться к бинтам на моих ладонях. Хочет как-то
утешить или успокоить, хотя и сам здорово напуган. Я уже почти ощущаю его прохладное, успокаивающе прикосновение, но тут прямо между нами на стол шлепается железный
поднос с тарелкой бурой жижи. Мы с Тимом подпрыгиваем на месте, и я замечаю, как
краснеет мой друг. Сначала от смущения, потом от злости. Только одно существо в нашей
больнице может так злить Тима.
– Привет, - самодовольно усмехаясь, говорит парень, который напал на меня в последний
день, который я запомнила.
– Вижу ты оклемалась, воробушек.
Я не сразу смекаю, что эти слова адресованы мне. Несколько раз глупо моргаю, не зная, что
ответить. Парень тем временем отодвигает пустой стул между мной и Тимом и разваливается
на нем так, будто это шикарное кресло, а не жесткая деревяшка с неровной спинкой.
– Тебя сюда никто не звал, - недовольно говорит Тим, который пришел в себя куда раньше
меня.
Тим сверлит парня самым недовольным взглядом, на какой только способен, но я понимаю, что безумцу, сидящему между нами, это до фени. Этот парень выглядит самоуверенным и
вполне вменяемым. Хотя, за те несколько дней, которые я провела непонятно как и непонятно
где, он немного похудел, а на изгибах локтей появились следы от капельниц. Под ясными