Крик совы

Рабочий день кончался в пять, но Роберт задержался в конструкторском бюро еще почти на час. Спешить домой было незачем, к тому же если выйдешь позже — избежишь толчеи, которая царит на автостоянке с пяти до половины шестого, когда разъезжаются служащие фирмы «Лэнгли Аэронотикс». Роберт увидел, что Джек Нилсон тоже сидит за своим столом. Задержался и старик Бенксон, обычно уходивший последним. Роберт выключил лампу дневного света.

— Подожди меня, — попросил Джек. Его голос гулко прозвучал в пустой комнате, по которой гуляли сквозняки.

Роберт достал из своего шкафчика пальто.

Они попрощались с Бенксоном и направились в длинную застекленную приемную, куда выходили лифты.

—

— Ага, — Джек поглядел на свои большие ноги.

— Когда завтракали, их на тебе вроде не было?

— Нет, они лежали в шкафу. В первое время их рекомендуется носить часа два в день, не больше.

Они вошли в лифт.

— На вид красивые, — сказал Роберт.

Джек рассмеялся.

— Да нет, выглядят нелепо. Но, знаешь, до чего удобно! У меня к тебе просьба Не одолжишь мне десятку до жалованья? Понимаешь, сегодня как раз…

— Ну, конечно, — Роберт полез за бумажником.

— Сегодня у нас с Бетти годовщина свадьбы, хотим пообедать в ресторане Может, зайдешь к нам? Откроем бутылку шампанского.

Роберт протянул ему деньги.

— Годовщина свадьбы? В такой день вам с Бетти лучше побыть вдвоем.

— Да брось! Зайдешь, выпьем по бокалу шампанского и все. Я обещал Бетти затащить тебя.

— Нет, спасибо, Джек. Ты уверен, что десятки на ресторан тебе хватит?

— Вполне. Мне нужно только на цветы. Хватило бы и шести долларов, просто десять легче запомнить. Я не занимал бы, да сегодня заплатил последний взнос за эти ботинки. Семьдесят пять зелененьких, ни больше, ни меньше. Пусть только попробуют оказаться неудобным. Ну пошли, Боб.

Они вышли на стоянку. Роберт твердо решил не принимать приглашения, но не мог придумать, как бы отговориться. Он посмотрел на длинное, довольно некрасивое лицо Джека, на ежик черных, уже начинающих седеть волос.

— А которая годовщина-то?

— Девятая.

Роберт покачал головой.

— Нет, я домой, Джек. Передай Бетти мои наилучшие пожелания, ладно?

— А при чем тут, что годовщина девятая? — крикнул ему вслед Джек.

— Ни при чем! До завтра!

Роберт сел в машину и выехал со стоянки раньше Джека. Джек и Бетти жили в Лэнгли, в скромном заурядном доме, и деньги у них постоянно уходили то на мать Джека, то на отца Бетти, которые, по словам Джека, не вылезали из болезней. Так что, если Джеку и Бетти и удавалось подкопить немного на отпуск и ремонт дома, тут же оказывалось, что как раз в этой сумме нуждаются либо его мать, либо ее отец. Но у Нилсонов была дочка пяти лет и жили они счастливо.

Быстро спускалась ночь, так быстро, что можно было проследить глазами, как землю словно заливают черные морские волны. Пока Роберт ехал мимо мотелей на окраине Лэнгли, мимо придорожных закусочных, где продавали гамбургеры, ему вдруг подумалось, до чего же не хочется выезжать в город и добираться до своей улицы Он остановился возле заправочной станции, развернулся и повел машину обратно, туда, откуда приехал. «Это из-за сумерек», — подумал он. Роберт не любил сумерки даже летом, когда они наступали медленней и переносить их было легче. А зимой на пустынных просторах Пенсильвании, к которым он никак не мог привыкнуть, сумерки начинались с пугающей быстротой и наводили тоску. Как внезапная смерть. По субботам и воскресеньям, когда он не работал, Роберт в четыре часа дня опускал занавески, зажигал везде свет, и когда после шести снова выглядывал в окно, темнота была полная, сумерки сменились ночью. Роберт въехал в небольшой городок Хэмберт Корнерз, расположенный в девяти милях от Лэнгли, и по узкой, засыпанной щебнем дороге поехал к лесу.

Ему снова захотелось увидеть ту девушку. «Может быть, в последний раз», — пронеслось у него в голове. Но он и прежде говорил себе так, и никогда этот последний раз не оказывался последним. Роберт подумал, уж не из-за девушки ли он задержался после работы, хотя никакой нужды задерживаться не было? Может быть, он тянул время, чтобы уехать с завода в темноте?

На поляне в лесу, недалеко от дома, где жила девушка, Роберт остановил машину и дальше пошел пешком. Дойдя до подъездной дорожки, которая вела к ее дому, он замедлил шаги, обогнул стойку с баскетбольной корзиной в конце дорожки и пошел по траве.

Девушка опять возилась в кухне. В доме, с задней стороны, светились два квадратных окна, и девушка то и дело проходила мимо одного из квадратов, но чаще останавливалась возле левого, там, где стоял стол. Окно казалось Роберту объективом фотоаппарата. Обычно он не подходил близко к дому. Боялся, что девушка его увидит, и полиция привлечет его за преступное подглядывание. Но сегодня вечер был очень темный Роберт подошел ближе к дому.

Он наведывался сюда уже в четвертый или пятый раз. Впервые он увидел девушку в конце сентября, в яркую солнечную субботу, когда просто так колесил на машине по окрестностям. Роберт проезжал мимо, девушка как раз вытряхивала на крыльце коврик, и он видел ее, наверно, не больше десяти секунд. Но чем-то эта сценка взволновала его, будто и ее, и саму девушку он уже видел. Заметив картонные коробки у ворот и окна без занавесок, Роберт предположил, что она только-только поселилась в этом доме. Дом был двухэтажный, белый с коричневыми наличниками, краска порядком облезла, лужайка перед домом заросла, а белая железная ограда вдоль подъездной дорожки скособочилась, а местами даже повалилась. Девушка была довольно высокая, со светло-каштановыми волосами. Вот и все, что он мог сказать, увидев ее с расстояния в шестьдесят футов или около того. Он не мог судить, хорошенькая она или нет, да это и не имело значения. А что имело? Роберт не мог бы объяснить это словами. Но увидев ее во второй и третий раз с интервалом в две-три недели, он понял, что именно ему нравилось в ней — спокойный характер, явная приверженность к своему порядком обветшалому дому и то, что она довольна жизнью. Во всем этом он убедился, наблюдая ее через окно в кухне.

Футах десяти от дома Роберт остановился на краю пятна света, падавшего из окна. Он посмотрел по сторонам и оглянулся назад. Вокруг было темно, только прямо позади него, далеко за полем, в полумиле от дома светилось одинокое окошко какой-то фермы. А в кухне девушка накрывала стол на двоих: вероятно, ждала к ужину своего приятеля. Роберт два раза видел его — долговязый парень с волнистыми черными волосами. Однажды они целовались. Роберт подумал, что, наверно, они любят друг друга собираются пожениться и девушка дай Бог, будет счастлива. Он придвинулся еще ближе, стараясь скользить ногами по земле, чтобы не наступить на какой-нибудь сучок, и остановился, схватившись рукой за ветку невысокого дерева.

Сегодня она жарила курицу. На столе стояла бутылка белого вина. На девушке был фартук, она боялась испачкаться и, как раз когда Роберт смотрел на нее, вздрогнула и потерла запястье — не иначе как на руку ей брызнул раскаленный жир. Роберту было слышно, как в кухне бубнит радио — передавали последние известия. В прошлый раз, когда он был здесь, девушка начала подпевать мелодии, которая звучала по радио. Голос у нее оказался не хороший и не плохой — самый обычный, а слух верный. С виду ей было лет двадцать-двадцать пять, высокая — примерно пять футов семь дюймов, крупного сложения и с довольно большими руками и ногами. Лицо чистое, ясное. Казалось, она никогда не хмурится, светло-каштановые волосы доходили до плеч и были уложены легкой волной. Она носила их на прямой пробор и закалывала двумя золотыми заколками над ушами. Рот был большой, губы тонкие, сомкнутые обычно с какой-то детской серьезностью. И так же серьезно смотрели серые глаза. Глаза были скорее маленькие. Роберту она представлялась словно отлитой из одного куска, как хорошо сделанная статуя. Глаза пусть и маленькие, соответствовали ее облику, и вся она казалась ему прекрасной.