Крик в ночи
Шрифт:
— Я всеми мощами отдохнула там прошлым летом после нарушения мозгового кровообращения, — сказала Лизочек Филдсу. — В сенях остались стульчак и койка для ходящих под себя, так что и вы насладитесь конхфортом, милущий.
— Если наше торжество пройдет под знаком клистира и подкладного судна, это будет скорее отдавать золотой свадьбой, а не бракосочетанием.
На дверях бывшей купеческой Думы повисла табличка: «Местопребывание Филиала из-за финансовых неурядиц временно переносится в район Белибердинского предгорного сочленения. Администрация».
С профессором Тарантуловым у Филдса не возникло, да и не могло возникнуть, никаких затруднений. Профессор был ручным и покладистым, как состарившийся пони, он даже полюбопытствовал, в каком университете ему уготована кафедра — в Иллинойском, Йельском или Кембриджском.
— В Нижне-Хамском, если, конечно, вы, пан профессор, не имеете ничего против, — ответил Филдс.
— Все зависит от гонорара, — заметил ученый муж и поинтересовался: — По каким ценам там идут ночные вазы?
«Этот, стоит его малость подшлифовать, даст двести очков вперед всем нашим советологам и кремленологам, вместе взятым!» — решил Филдс.
На заднем дворе бывшей купеческой Думы состоялся брифинг, профессор (после того как Филдс промыл ему мозги) давал интервью представителям западной прессы. Тарантулов якобы летел за океан.
— Профессор, над чем вы будете работать в США?
— Над кинобоевиком «Смерть Вани-психоаналитика».
— Как станет развиваться тема о взаимоотношениях?
— Многое будет обусловлено взаимоотношениями с издателями, — уклончиво ответил Тарантулов.
— Ваши исследования в вопросе о мужчине и женщине находят понимание в свободном мире…
— Они несколько углубятся в плане мужчин и намного расширятся в отношении женщин.
— Что побудило вас покинуть СССР?
— Сказать честно?
— Конечно!
— Затерли и поедом жрут, для чистой науки нет времени. Такая постановка вопроса меня не устраивает! С меня довольно! — Тарантулов взглянул на часы и пошутил: — Господа! Авиалайнеру, следующему рейсом в Свободный Мир, небезразлично, если на него опоздаем мы — Тарантулов, Солнцежицын и Цукерманов. Нам всем надо поспеть на этот рейс!
Ученый схватил кейс и… тут же был препровожден в автомобиль спецназначения.
— Итак, Анастасий Евлампиевич, — подытожил один из сопровождавших, — блестящая карьера завершена. Моя фамилия Воробьев. Давайте сюда вашу кладь и расскажите, что вам известно о вдохновителе этой помпезной пресс-конференции…
Филдс, Софочка и Лизочек после регистрации брака сошли с пригородной электрички. Новобрачные были шумливы и говорливы. Дорожные баулы ломились от снеди. Что-то ворча про склероз,
— Кстати, мамаша, — спросил Филдс, — как называется это прелестное местечко?
— Село Крысиное, милущий. Левее — атомный городишко Зловещинск. Нам бы выйти на проселочную дорогу, а там до Новых Дышел рукой подать.
Филдса передернуло.
— Что с тобой, Аркаша?! — испугалась Софочка. — Тебе плохо, Фил?
Шпион прислушался. Откуда-то неслась ругань вперемежку с бульканьем воды. Значит, правление совсем рядом! А вдруг его узнают? Навряд ли. Тогда он был в белом халате, разгоряченный, с консервной банкой. Теперь он в черном костюме и, видимо, бледный от волнения.
— Скажи хоть словечко, дорогой! — молила Софочка.
Ему стоило большого труда непринужденно улыбнуться и равнодушно произнести:
— Если мне не изменяет память, я бывал в этих широтах. А к Новым Дышлам можно пройти перелесками, не возражаете?
Сколько же минуло времени с той поры, когда он волею Провидения спустился сюда в качестве доверенного лица доктора Уикли? Год? Может, два? Или три?..
Они вошли в безмолвный весенний лес. Под ногами тихо шуршал прелый лист, пахло хвоей. В прозрачном воздухе плыли нити паутины.
Софочка засмеялась:
— Знаешь, о чем я подумала? Слово «философия» складывается из двух составных: «филео» означает «любить», а «софия» — «мудрость». Если сложить наши с тобой имена — Фил и София, — получится наука об общих законах развития природы, человеческого общества и мышления. Вот!
— Что же диктуют нам эти законы? — улыбнулся Филдс. — Буду звать тебя Философочкой!
Лизочек отстала от них, ковыряя клюкой в поисках раннего грибочка.
— Фил… я тебя действительно… люблю. И хочу тебе… нам добра. Может, будет лучше, если ты сам пойдешь и все о себе расскажешь. Как рассказал мне.
— Я рассказал тебе не потому, что…
Он замолчал.
— Ты живешь в постоянном напряжении, страхе, — продолжала она. — И не знаешь, что случится через минуту. Где смысл? Риск во имя риска? Если бы ты считал истинным счастьем счет в банке и личный комфорт, я бы с тобой сейчас так не говорила. Все может внезапно закончиться, и ты останешься совсем… один.
Филдс молчал.
— Мы могли бы жить как все люди. Ты любишь… детей?
Где-то треснула ветка. Над лесом взмыло воронье, оглашая поднебесье надсадным карканьем.
Джон Филдс ничего не сказал…
К ним спешила Лизочек, охая и причитая:
— Одни ложные поганки!. А страху-то хлебнула! В ельнике скелет валяется, вроде как волчий.
Шпиону стало не по себе.
— Шли бы вы, мамаша, рядом и молчали, как это делаю я!
Темнело. Лес постепенно начал редеть. В просветах между стволами замелькали огоньки деревеньки, потянуло гарью.
— Новые Дышла! — не утерпела Лизочек. — Слава те Господи, добрались.
Софочка прильнула к нему и прошептала: