Криминал на лабутенах
Шрифт:
Это был настоящий старик, седой, сутулый, опирающийся на палочку, и даже голова у отца вроде бы тряслась. Бедный папа! Как тяжело далось ему предательство жены! Мариша знала со слов отца, что та женщина ему изменила, ушла от него к другому. И Мариша искренне сочувствовала папе, хотя и не думала, что все с ним так плохо. Ведь еще совсем недавно папа производил впечатление лишь убеленного сединой импозантного мужчины.
И еще папа прослезился, увидев встречающую его на перроне Маришу. Обнял ее и дрожащим от чувств голосом произнес:
– Доченька, только ты у меня и осталась. Ты и еще Лешка со Светулькой.
Это он имел в виду детей Мариши – своих внуков. До сих пор он видел их лишь по скайпу, а теперь был счастлив познакомиться с ними лично.
– Поселюсь рядом с вами… – мечтал папаша. – Нет, нет, не бледней, пожалуйста, доченька, к вам в квартиру я не въеду. Мы с тобой выберем мне квартирку где-нибудь поблизости от твоего дома, маленькое холостяцкое гнездышко, где вы втроем будете навещать меня – одинокого старика.
Подходящая квартирка нашлась быстро, и папа в ней поселился. Нельзя сказать, чтобы он так уж рвался видеть своих внуков. Да и визиты Мариши к нему просил согласовывать по времени, не всегда же ему удобно принять гостью, пусть даже эта гостья его родная дочь. Что касается Маришиной мамы, то она и вовсе не пришла в восторг от появления отца в жизни дочери.
– Совершенно не понимаю, почему этот человек соизволил явиться сюда! Он больше половины твоей жизни и знать о тебе не хотел, а тут вдруг свалился словно снег на голову! Нужен он тебе!
– Мама, но ведь он мой отец.
– И что? Теперь он почти инвалид, как ты мне рассказывала. И ты будешь ухаживать за ним?
– Понадобится – так буду.
– Ну ладно, – воинственно произнесла мама, – только учти, пожалуйста, ни Лешку, ни Светку я тебе к этому пристроить не позволю! Еще не хватало, чтобы ты на ребят взвалила эту работу!
Совершенно было неясно, почему мама решила, что Мариша собирается пристраивать своих детей к уходу за дедом.
И Мариша сказала:
– Вообще-то папа вполне способен за собой поухаживать и сам.
– Ну-ну! – поджала губы мама. – Ты мне-то это не рассказывай. Он и в молодости-то не был способен на такое. Вечно ему то принеси, то подай, то забери. А уж под старость-то и подавно. Могу себе представить, что тебя ждет! Каторга! Будешь за ним бегать, мыть, убирать и все подтирать!
В принципе мама оказалась права. Папа честно старался вести холостяцкий образ жизни, но получалось это у него с непривычки плохо. То яичницу сожжет, так что сковородку надо выкидывать и бежать покупать новую. То суп выкипит, и все в квартире провоняет противной гарью, надо проветривать да и кастрюлю отмачивать несколько дней. Поход в магазин начинался с составления списка необходимых покупок накануне вечером, что было отнюдь не прихотью, а прямо-таки необходимостью, потому что в магазинах папа терялся и забывал, что ему нужно купить.
К составлению списка покупок папа подходил со всей обстоятельностью и составлял его в лучшем случае за час. А в худшем перед какими-нибудь торжествами возился часа четыре, никак не меньше, скрупулезно внося все новые и новые наименования. Надо отдать ему должное, свои недостатки он прекрасно сознавал, поэтому к составлению списка приступал заблаговременно еще с вечера.
– Ну вот и все! – с гордостью говорил он, изучая список.
Потом он благополучно эту бумажку терял, и следующие несколько часов уходили уже на то, чтобы ее найти. Когда он ее обнаруживал, чаще всего в кармане собственных брюк или пальто, обычно наступало уже утро, время собственно похода в магазин.
Тут уж папа был поистине неподражаем. Сборы куда-либо были его коронным номером! Одеваясь, он терял по очереди перчатки, ботинки, свежую рубашку и даже брюки. А уж шляпа… Шляпу папа умудрялся потерять за одно утро не меньше пяти раз. Удивительно неуживчивая у него была шляпа. Но зато, находя ее, папа всякий раз радовался словно ребенок и заверял самого себя:
– Теперь-то я уж ее надежно спрячу.
И прятал. И забывал, где спрятал, и снова принимался искать. Такой он был – славный, чуточку беспомощный, чуточку избалованный, но все равно безмерно любимый Маришей папа.
И если все у них складывалось благополучно, то часам к десяти папа все-таки выходил из дома. И тут же обнаруживал, что оделся совсем не по погоде. Если светило солнце, он был в плаще и с зонтом. Если шел дождь, папа неизменно появлялся на улице в легкой шляпе-канотье.
– Что тебе стоит посмотреть в окно, прежде чем одеваться? – недоумевала Мариша.
На что папа с чувством собственного достоинства, которое он не терял никогда, отвечал, что он именно так и делал.
– И там светило солнце, клянусь тебе! Просто за то время, что я одевался, собрались тучки.
В принципе такое запросто могло быть, потому что папа никогда-никогда-никогда не собирался меньше часа. А за час наша питерская погода способна и не на такие метаморфозы.
Мариша помогала папе где могла и когда могла. Но она и сама чувствовала, что мрачные мамины предсказания сбываются самым неприятным для нее образом. В быту папа оказался настоящим ребенком и даже хуже того. Потому что ребенка можно было просто взять за руку и отвести туда, куда нужно, а папа еще имел свои принципы, свои представления о том, как нужно поступать в том или ином случае, и требовал, чтобы с его мнением обязательно считались, даже если дочь настаивала сделать по-иному.
– Я лучше знаю! Жизнь прожил!
В результате всех этих бытовых трудностей, беготни и хлопот Мариша похудела на три килограмма и чувствовала себя не лучшим образом. Да еще мама регулярно ехидно осведомлялась, долго ли ее дочь собирается мучить себя ради человека, который за всю жизнь пальцем о палец ради нее не ударил.
– То, что он платил на тебя алименты, так это просто потому, что иначе он не мог. Времена тогда были такие, что не заплати он алименты вовремя и в полном объеме, его советская власть посадила бы за решетку!