Криминал на лабутенах
Шрифт:
– Мама, я не ради алиментов.
– Тогда что ты от него хочешь? Надеешься, что наследство и квартиру он тебе оставит? Тоже не факт! Я узнавала, у него есть еще ребенок.
– Ну при чем тут квартира!
Поняв, что с этой стороны ей дочь не урезонить, мама попыталась использовать свое испытанное оружие – обиду.
– Интересно мне знать, ради меня ты бы стала так стараться? Или оставила бы меня помирать в грязи, одиночестве и запустении, а сама помчалась бы к своему ненаглядному папочке?
– Мама, типун тебе на язык.
– Не пойму, чем он тебя улестил! – не сдавалась мама. – Меня-то ты на дачу загнала, за тридевять земель, а его поближе к себе поселила.
– Мама, он сам так захотел – жить со мной рядом! И позволь тебе напомнить, желание жить на свежем воздухе было тоже целиком и полностью твоим. И квартиру я тебе поменять предлагала, но ты всякий раз находила предлог, чтобы остаться на прежнем месте. Дескать, магазины и поликлиника тебе там знакомы. А отец даже из другого города не побоялся сняться и ко мне поближе переехать.
Мама в ответ обиженно вздыхала и, прибегая к испытанному средству, уверяла, что у нее сильно кружится голова и сейчас она точно потеряет сознание. Голос у нее при этом был такой слабый, что у Мариши у самой сердце щемило. И приходилось или мчаться к маме, а это не такой уж близкий путь, или просить соседей, чтобы те заглянули к маме и проверили, жива ли еще старушка. Хотя Мариша в душе понимала, что ее мама просто притворяется, но у нее крошечное сомнение оставалось. А вдруг нет? Вдруг маме и впрямь стало плохо после их эмоционального разговора? Ведь это же мама, и мама безмерно любимая, которой Мариша могла простить все на свете, даже такое негативное отношение к ее отцу.
Зима в плане лавирования между своими родителями для Мариши была самым сложным периодом. Потому что в теплое время года мама жила на даче практически безвылазно, лишь изредка одаривая своих близких телефонным звонком. Там у пожилой дамы было много дел в огороде, в саду и просто по хозяйству, поэтому мамино недовольство несколько заземлялось. И Марише доставалось от нее негатива поменьше. Но этой зимой мама перебралась в город, поручив свой курятник, собак и прочую живность соседям, которым за эту услугу обещала весь доход от птицы в виде яиц и цыплят.
– И молоко от коз, и шерсть от овец, пусть берут все, мне не жалко. Даже ягнят с козлятами, если без меня родятся, пусть тоже забирают!
Марише даже казалось, что на столь радикальные меры ее мама пошла исключительно для того, чтобы быть ближе к дочери и внукам и контролировать влияние своего бывшего мужа на их неокрепшие умы.
– Что бы ты мне ни говорила, а человек он дурной!
– Не может он быть совсем плохим, раз уж ты когда-то за него замуж вышла.
– Дурой я тогда была! Полной дурой! А ты моих ошибок не повторяй. И что с того, что по документам он тебе отцом числится, а твоим детям – дедом? Держись от него подальше! Ах, как жаль, что ты мне сразу же не сказала, что этот человек вновь нарисовался в нашей жизни!
И теперь Марише приходилось всякий раз изворачиваться и придумывать отговорки, чтобы навестить папу, не уведомляя об этом маму. Это ей удавалось далеко не всегда. И всякий раз, когда маме доводилось узнать о том, что ее дочь была у «этого человека», настроение у женщины портилось конкретно. Причем у мамы словно бы чутье просыпалось: стоило Марише пойти к отцу, как мама уже звонила ей.
– Ты где? – подозрительно осведомлялась она. – Почему не дома? Куда идешь?
И Мариша знала, если сказать правду, мама немедленно примется «умирать», лишь бы не допустить очередной встречи дочери с отцом. Чего в этом было больше, материнской ревности или заботы, Мариша сказать затруднялась. Сдавалось ей, что того и другого поровну. А еще примешивались чисто женская вредность и мстительность. Мама не могла забыть Маришиному отцу его многочисленных измен и развода. И поэтому при всяком удобном случае старалась ужалить его побольнее. А если такой случай слишком долго не подворачивался, фабриковала его сама.
Мама всячески подчеркивала, что запретить Марише общаться с отцом, конечно, она не может, но ей это будет очень неприятно. Причем красок в описании своих ощущений она не жалела. И с короткого поводка дочку не спускала.
Вот и сейчас, стоило Марише выйти из школы и направиться в сторону папиного дома, как у нее в кармане немедленно раздалась вибрация. Почти не сомневаясь, кто это ей может звонить, Мариша извлекла смартфон. Конечно, это была мама. И конечно, она хотела знать, где находится ее ненаглядная дочь.
– Я в школу ходила, относила подарки для ребят Донбасса, – быстро сказала Мариша и, даже не ожидая вопроса, куда она направится дальше, добавила: – Сейчас по магазинам, а потом домой. Вернусь, позвоню тебе на домашний телефон. Или у тебя ко мне что-то срочное?
– Нет. Ничего срочного.
– Тогда до вечера?
Но от мамы не так-то легко было отделаться.
– А ты точно только в магазины идешь? – спросила она с тревогой в голосе.
– А куда еще?
– Мало ли…
– Ладно, мама, я уже вхожу в магазин, тут люди, неудобно говорить.
Получив интересующую ее информацию, мама не стала настаивать на продолжении разговора и отключилась. А Мариша, и впрямь забежав по дороге в магазин, поспешила к отцу. Несмотря на то что сегодня обошлось без материнского выговора, на душе у Мариши все равно было несладко. Сколько еще ей придется врать и выкручиваться, добиваясь возможности повидать своего отца? А потом, повидав его и будучи уличенной в этом, каяться и извиняться, словно это невесть какой тяжести проступок?
– Надоело! – бурчала Мариша. – Что я ей, девочка? Чего она мной все время манипулирует? В конце концов, я уже не ребенок! Хватит ей мною помыкать.
И все же Мариша знала, что никогда не отважится на открытый бунт против матери. Не потому, что боялась, а потому, что любила эту чудаковатую и не всегда добрую к окружающим женщину. Любила и принимала ее такой, какая она есть. Да и вообще, не так уж долго им осталось быть вместе на этом свете, так не стоит ли немножко подвинуться, чтобы дать маме ощущение уверенности в том, что дочь у нее полностью под контролем и, стало быть, той ничего не грозит?
Покончив с покупками, которые просил ее сделать отец, Мариша изо всех сил спешила к его дому. Еще на подходе она подняла глаза и убедилась, что окна папиной квартиры ярко освещены. Свет горел и на кухне, и в большой комнате, и даже в маленькой.