Криминалистика по пятницам

– Здравствуйте. А скажите, убийства с отчленением голов еще не начались?

Был чудесный солнечный день. Яркий луч, залетевший в открытое окно, весело дробился о край зеркала, выбрасывая в мой пыльный

– Так нет еще убийств с отчленением голов?

Уже в который раз он, звоня мне по своим экспертным делам, начинал беседу с этого простодушного вопроса.

– Насколько я знаю, нет, – с осторожностью подбирая слова, ответила я.

– Скоро будут, – радостно пообещал Катушкин.

Он почему-то всегда звонил мне по пятницам. И после его звонков я все выходные не могла отвязаться от мыслей о расчлененках. Да, бывало; бывало, что в общественных местах, и в городе, и в области, находили части трупов разной степени разложения. Кое-что удавалось собрать, как паззл, кусочек к кусочку, и даже опознать, только чаще рука, нога или голова зависали в информационной системе, ожидая своего часа, когда к ним можно будет приложить приметы какого-нибудь пропавшего без вести. Но в последнее время таких убийств стало немного. Теперь мы то и дело выезжаем на огнестрелы: там никто не заботится о сокрытии трупа, прошитое выстрелами тело так и валяется во всей неприглядности насильственной смерти, а рядом – еще и орудие убийства брошено в россыпи стреляных гильз, любуйтесь…

Вот когда я только пришла в прокуратуру много-много лет назад (в прошлом веке), наши подследственные убивали преимущественно ножами или подручными предметами, имевшимися в хозяйстве, – утюгами, сковородками… Убийство с расчленением трупа говорило в первую очередь о тесных связях потерпевшего и преступника, о том, что злодею надо было срочно избавляться от трупа, а поскольку выносить мертвое тело целиком хлопотно, тяжело и к тому же привлекало внимание соседей, то приходила идея его выносить по частям.

Правда, пару раз попадались извращенцы, распиливавшие трупы из эстетических соображений, никаких утилитарных целей не преследуя. Был один урод, который отпилил у несчастной, убиенной им жертвы голову, прочие останки вынес на помойку, а голову пристроил на телевизор и несколько вечеров любовался ею, пока по кровавому следу с помойки не пришла милиция. По-моему, его в итоге признали невменяемым, во всяком случае, это было бы логично. Дело расследовал Горчаков, и, судя по тому, что я не помню, чтобы Лешка проводил какие-то следственные действия с арестованным, тот, очевидно, сразу после ареста отбыл в психушку, где и остался…

Тьфу! Я помотала головой, отгоняя воспоминания. В трубке уже гудело «пи-и, пи-и»; за стенкой явственно зашевелился Горчаков, и буквально через пару секунд в дверь просунулась его косматая башка.

– Катушкин звонил? – прозорливо спросила башка. – Тогда давай чайку попьем.

Он протащился в мой кабинет целиком и плюхнулся на стул для свидетелей. «Попьем, Маша, чайку» – это значит, Маше идти в туалет за водой, включать чайник, заваривать и разливать по чашкам. А потом еще и посуду мыть.

– Какого чайку? – вяло попыталась я отбиться. – Через час домой идти. Ты никого не вызывал?

Горчаков помотал головой.

– И я тоже. Дома тебя Ленка чаем угостит.

Вот за что люблю Горчакова – его всегда просто уговорить. Он не вязкий. И доверчивый. Верит, что его Ленка сутки напролет караулит в прихожей с котелком щей и пирогами наготове для него, проглота. Впрочем, раз Лене Горчаковой удается удерживать его в убеждении, что так оно и есть, уже целых… дай бог памяти, лет двадцать… Значит, ему можно только позавидовать.

– Ладно, – легко ответил он и потянулся. – Пусть Ленка поит. И кормит. Катушкин, значит, звонил? – повторил он. – Странный он мужик.

– Странный, – согласилась я. – Он мне, знаешь, что говорит всегда при встрече? «Вы, Мария Сергеевна, так хорошо выглядите, потому что все время общаетесь с хищниками, субъектами насильственных преступлений, вот и подпитываетесь от них энергией, как паучиха – комариным соком». Представляешь?

Горчаков слегка упорядочил свою расслабленную позу и с интересом стал меня рассматривать, ища признаки то ли паучьей кровожадности, то ли комариного сока на устах. То ли просто критически осмысливал заявление Катушкина про то, что я хорошо выгляжу.

– Неслабый комплиментик, – наконец сказал он. – С него станется. Я вообще, когда его в первый раз увидел, не понял – он эксперт или сам псих ненормальный. Говорят, это заразно. Врачи в психушках в конце концов получают те же диагнозы.

Да, эксперт-психолог Катушкин, специалист в редкой области криминальной гомицидологии (термин, им самим изобретенный), на неподготовленных людей производил неоднозначное впечатление. Довольно сильное. Еще бы: грубое, с резкими чертами лицо, черный ежик коротких волос и такие же черные и жесткие усы; неожиданно хитрые, глубоко посаженные глазки, бегающие так, словно он сам – излюбленный персонаж Ломброзо; неприятный, скрипучий голос, изрекающий парадоксальные, на грани допустимого, вещи, или даже, на слух непосвященного, откровенный бред… Да еще этот его говорок, то спотыкающийся на глухих согласных, то катящийся торопливым горошком, совершенно не характерный для ученого мужа. Эпатирующий гардероб: замшевые потертые куртки – и галстуки-бабочки, всякий раз неприличного цвета. Плюс массивная трость, то ли для форсу, то ли для самообороны.

Странный тип, малоприятный.

– Но при этом гений, – задумчиво сказала я вслух.

И Лешка согласно кивнул.

– Гений. Кто же спорит. Помнишь мою расчлененку? Пасюкевич, на телевизор голову от трупа поставил? Я тогда не мог обвиниловку начать, не понимал, как подступиться. А Катушкин мне все так разложил по полочкам в своем заключении, все так понятно сразу стало, у меня этот Пасюкевич так красиво нарисовался.

– А он разве был вменяемым? – удивилась я.

Лешка махнул рукой.

– А! Судебная психиатрия – такая же наука, как и все остальные. «Чего изволите». Признали вменяемым, чтобы расстрелять его могли. А к суду – раз! И мораторий грянул. Так что скоро выйдет, упырь.

Мы помолчали. Я подумала, что и мне Катушкин помогал неоднократно разобраться в мотивах преступлений, словно подсвечивая потаенные побуждения злодеев, скрытые не только от мира, но даже и от них самих. Зато не от эксперта Катушкина. Вот, например, у меня был такой подследственный, старый рецидивист, семь ходок по тяжким преступлениям. Освободившись в очередной раз, устроился на завод, через пару месяцев выкинут был оттуда за длительный прогул и с тех пор свободно шлялся по пьяным компаниям. И в каждой компании после его ухода находили труп. Причем все убитые даже не скандалили перед смертью с моим фигурантом, наоборот, раньше всех отрубались и тихо засыпали где-то в уголке. Он их всех убивал спящими.