Криминальная империя
Шрифт:
В кармане у Игнатьева зазвонил мобильный. Злой на всех, он не стал даже извиняться или просить разрешения ответить на звонок.
– Да, слушаю.
– Зосима Иванович, а вы где? Пардон, не представился. Это Ионов звонит.
– А! Рад слышать, – с сарказмом ответил Игнатьев. – Я, знаете ли, уже далеко. Сорвалось у нас все с вами по причинам, от меня не зависящим. Задержан я и доставлен в районную прокуратуру. Причины мне неизвестны и самому, поэтому и не спрашивайте. Пока вот беседуем, а что потом, одному лешему известно: то ли в камеру, то ли, как в 37-м, сразу к стенке.
– Это шутка, Зосима Иванович?
– Это злая ирония, Леша, очень злая, как и моя судьба. Если не верите, то приезжайте или позвоните старшему следователю Пугачеву. Вот он как раз на меня сейчас косится. Извините, говорить больше не могу. Освободят, тогда поговорим.
– Злости в вас, Зосима Иванович, на троих хватит, – покачал головой Пугачев.
– Почему же на троих, на восьмерых. По количеству трупов в доме. Совесть не мучает, нет?
– Не давите на совесть, Игнатьев, – вдруг резко сказал Пугачев. – Это уже моя боль. Только моя боль сильнее, потому что я уже старый. А знаете, сколько старикам приходится носить на своей совести?
– Оп-па! – Игнатьев удивленно уставился на следователя. – Не ожидал.
– Чего вы не ожидали? – еле сдерживаясь, осведомился Пугачев. – Что у меня есть совесть?
– Не ожидал, что один из крепких и важных винтиков этой системы вдруг начнет крутиться в обратную сторону. Вы думаете, я ничего не знаю и даже не догадываюсь? Вы думаете, все эти дни я слоняюсь по городу, терзаюсь, водку пью и скорблю по погибшим родным? Скорблю! Но без соплей и заламывания рук. За это время многое узнал и понял. Понял, кто именно стоит у власти в вашем тихом городке, кто истинный правитель. Нет, фамилии я не знаю, но знаю, куда сходятся все нити управления этой зарвавшейся, кровавой системы. Я не знаю истинной причины смерти моих близких, но обещал жизнь положить на то, чтобы это дело раскрыть. И я раскрою!
– Причины смерти, я полагаю, – тихо сказал Пугачев, – у всех одинаковые. Почти у всех. Проникающие ранения в грудную полость. Я считаю, что это ножевые ранения.
– Что-о? – осипшим голосом переспросил Игнатьев. – Что вы сейчас сказали?
Он вскочил со стула, судорожно проглотив подступивший к горлу комок. Схватив следователя за плечи, Игнатьев встряхнул несколько раз его тело.
– Повторите, что вы сейчас сказали!
– Да не трясите вы меня, – отпихнул Игнатьева следователь. – И возьмите себя в руки.
И Пугачев стал рассказывать. Сначала о своей жизни, как удачно она у него складывалась, как его любило и ценило начальство, как он почивал на лаврах. Как всю жизнь убивал в себе порядочного человека, как боролся в себе с этими качествами, как закрывал глаза на истинное положение дел. А ведь начинал-то с малого, еще молодым специалистом в последние годы советской власти. Партия приказала, значит, так надо.
А потом страну зашатало, рухнуло государство и воцарилась власть денег, бизнесменов. Даже не так, власть тех, кто умеет делать деньги из всего и на всем. А этим людям не присуще милосердие, любовь к ближнему. И стали твориться сначала вдали от центра, а потом все ближе и ближе к нему страшные дела. Люди с уголовным прошлым стали депутатами, бывшие быки, рэкетировавшие всю торговлю, а то и заводское производство, оказались руководителями управлений и департаментов, плотно сели на бюджетные средства. И расплодилась страшная система, как раковая опухоль охватившая всю страну. Откаты, подлоги, липовые фирмы-однодневки, обналичка… В карманах воров по всей стране, державших рычаги власти, стали оседать суммы, сравнимые с объемом бюджета страны.
Пугачев и оглянуться не успел, как по инерции стал послушным винтиком новой системы. Только теперь он уже не мог и слова сказать против. Его деяний, если говорить юридическим языком, который так квалифицирует как преступное действие, так и преступное бездействие, теперь хватит не просто на увольнение за нарушения, допущенные в работе. Теперь, если задуматься, какие дела он поощрял по указанию свыше или каких не замечал, все может потянуть на срок заключения. И немалый.
– И что же случилось? – наконец спросил Игнатьев, почувствовав, что запал душеизлияния заканчивается. – Спокойной старости захотелось, совесть очистить?
– Не знаю, – пожал плечами Пугачев. – Кризис какой-то, перелом внутри.
– Да уж, – усмехнулся Игнатьев, – не зря говорят, что сколько веревочке ни виться…
– А вообще-то, наверное, накопилось просто за столько лет. Осознание пришло. Так мы с вами говорили о причинах смерти ваших близких. Я ведь тел не видел. Да-да, не удивляйтесь, не видел! Я старший следователь, я осуществляю общее руководство многими делами, у меня есть помощники, которые выполняют текущую работу. В данном случае я поручил следователю Черемисову проведение опознания и вскрытия. Думаю, что он тоже не смотрел. Понимаете почему. А вещи для опознания вам предъявлялись по списку патологоанатома – что и какому телу принадлежало. А потом…
Пугачев вдруг нахмурился, как-то болезненно дернул лицом и стал ходить по кабинету, растирая кисти рук.
– Потом вы с вашими эмоциями и неверием. Нет, я не хочу сказать, что именно вы подвигли меня на это, что вся причина в вас. Но какую-то роль катализатора вы все же сыграли. Как бы это вам объяснить? Если бы на вашем месте оказался другой человек, другого склада, слизняк какой-нибудь, размазня, то сейчас все было бы, наверное, иначе. Может, позже бы все это со мной начало происходить, может, нет. Не знаю. Но чем-то вы меня заразили, бойцовством своим, непримиримостью, что ли. Одним словом, я тоже стал думать о том, что версия, которая у меня есть, она… слабовата. Но постарайтесь меня понять: если правы вы, то получается, что сведения в акте вскрытия, мягко говоря, не являются правдой. И сокрытие правды не может у нас произойти без ведома первого лица ведомства. Понимаете? Я рисковал бы головой, если бы пошел в морг и прямо потребовал…
– Понятно, чего уж там. Смелее с формулировками. Вы испугались, так?
– Да, я испугался идти прямым путем, потому что понимаю: в моем положении это бессмысленно. Но я пошел, отвлек медика и умудрился взглянуть лишь на одно тело. Полагаю, что это было тело тестя вашего брата. Несмотря на то что оно очень обгорело, я увидел следы ранений в грудную область и глубокий разрез на горле. Вы были правы, Зосима Иванович, их действительно убили, а потом подожгли дом. И кто-то воспользовался какими-то рычагами, чтобы результаты экспертизы фальсифицировать. Выводы делайте сами.
Они проговорили еще часа два, обсудив еще ряд преступлений, которые сам Пугачев уже думал объединять в одну схему. От следователя Игнатьев узнал и подробности смерти Белозерцева. И то, что никак не удается опознать тело неизвестной женщины, погибшей вместе с семьей Никольченко.
– Иван Трофимович, вы хотите мне помочь? Я не говорю о вас, я говорю о себе. Хотите?
– Да, Зосима Иванович, считаю своим долгом пусть спустя столько лет, но все же приложить руку к делу восстановления законности. Я, знаете ли, все равно не верю, что не осталось честных людей в мире и в органах. Надо не просто раскрыть это… эти преступления, надо как-то сделать их достоянием гласности…