Криминальное наследство
Шрифт:
— А что же родители? — робко поинтересовалась Лариса, подозревая, что вопрос задает довольно-таки бестактный.
— Погибли, когда я еще совсем соплей был, я их почти не помню. — И хотя ответил он ей вполне нормальным тоном, расспрашивать дальше девушка не решилась. — Что касается наших, постепенно познакомишься, если не со всеми, то со многими, — продолжил Лопухин, и единственное, что уловила Лариса, от чего само по себе радостно заколотилось ее сердце, так это что Евгений, говоря так, явно предполагает продолжить их отношения, а не просто совершить вместе с ней путешествие в столицу! Ведь именно это и должно означать слово «постепенно»?
Она улыбнулась ему, даже согласно кивнула, не слишком внимательно вслушиваясь в то, о чем Лопухин продолжал говорить, и думая только об одном: она, Лариса Дроздова, прославившаяся среди знакомых своей неприступностью и холодностью, наконец-то влюбилась! Оказывается, любовь — вовсе не бредни, выдуманные сентиментальными дурочками-дурнушками или просто дурочками, а вполне реальный факт, то самое состояние счастья и самозабвения, которое испытываешь, глядя на него — единственного…
Вспоминая тот, немыслимо, как ей казалось теперь, далекий день в роскошной спальне белокаменного особняка, Лариса Сергеевна Сурина не заметила, как осушила серебряную фляжку, припрятанную от Нины Степановны, почти наполовину. Но счастливое чувство опьянения почему-то так и не пришло.
— Господи, какой же дурой я была, какой дурой!.. — зло пробормотала она и закрыла глаза. И моментально перед ней, как это часто случалось, возникло лицо Евгения — холодное, красивое, родное, любимое и… ненавистное. — Какой дурой… — повторила она и все-таки уснула, впав в беспамятство как в омут.
8
О гибели своего отца Анатолий Вадимович Сурин узнал от матери наутро после трагедии на Горьковском шоссе. Инна Владимировна Кийко — такова была ее фамилия по второму браку, в котором она мирно жила уже два десятка лет, — в свою очередь узнала о смерти первого супруга по телевизору. В отличие от старшего сына, она его смотрела систематически.
— Толик, — взволнованно зачастила мать, едва тот взял телефонную трубку и, выслушав первую порцию ахов и охов, не успел в ответ вставить и полслова, — ты должен позвонить его очередной этой , узнать, когда похороны! Ты меня слышишь? Почему ты молчишь?!
Типичная Инна Владимировна! Анатолий подозревал, что беспрерывно говорить, да еще в темпе, превышающем нормальные человеческие возможности, его мать не перестает даже во сне. Как в условиях этого непрекращающегося монолога ухитрялись существовать его отчим и младший девятнадцатилетний брат, он не понимал. Зато прекрасно понимал, почему двадцать пять лет назад его отец сбежал от Инны, несмотря на наличие четырехлетнего сына. Данное обстоятельство, однако, не означало, что в итоге между ним и отцом возникло взаимопонимание: в реальной жизни они были далеки друг от друга, как альфа Центавра от Земли — в прямом и переносном смысле.
Дело в том, что если интересы погибшего банкира были, мягко говоря, чисто земными, то Анатолий Вадимович к своим двадцати девяти годам среди коллег-астрофизиков стяжал славу одного из самых перспективных молодых ученых в этой загадочной для посторонних области. В двадцать семь лет он защитил кандидатскую диссертацию с непереводимым на человеческий язык названием, а в данный момент благополучно занимался, помимо преподавательской деятельности, уже докторской диссертацией.
Его научные занятия вовсе не означали, что при этом молодой человек полностью игнорирует то, что принято называть личной жизнью. За два года до гибели отца Сурин-младший благополучно женился на своей лучшей аспирантке, а спустя ровно девять месяцев и сам стал отцом: супруга родила ему прехорошенькую девочку, которую Анатолий Вадимович обожал — так же как и ее мать.
Получив печальное известие, он некоторое время продолжал растерянно слушать бурный монолог матери, после чего беспомощно посмотрел на жену и отстранился от трубки.
— Отца убили… — прошептал он, и Лиза, моментально оценив ситуацию, сунула дочке, сидевшей в своей кроватке, какую-то игрушку и, подойдя к мужу, решительно забрала у него трубку: Лиза была едва ли не единственным на свете человеком, которому чудесным образом удавалось переключить свекровь из состояния монолога на какой-никакой диалог. — Скажи ей, что я позвоню, все узнаю и непременно поеду на похороны, — прошептал Анатолий Вадимович и двинулся на кухню, где его ждал утренний кофе с тостами.
Нельзя сказать, чтобы трагическое известие потрясло его до глубины души: в последний раз с отцом он созванивался, пожалуй, с полгода назад, а виделся… дай бог памяти… и вовсе чуть ли не в начале прошлого года. Да и до этого они вряд ли общались намного чаще. И теперь, прихлебывая горячий кофе, Анатолий с некоторым смущением вынужден был констатировать, что глубокого горя, не говоря об отчаянии, приличествующем в такой ситуации нормальному сыну, он не испытывает.
В дверях кухни появилась Лиза с клочком бумажки в руках, на удивление быстро отделавшаяся от свекрови.
— Инна Владимировна просила тебя как можно быстрее позвонить отцовскому адвокату. У нее, оказывается, есть его телефон, — сказала жена деловито. — Вот он, я записала…
Анатолий слегка поморщился и кивнул: все-таки разговор о наследстве не казался ему уместным едва ли не в первые минуты после гибели Вадима Вячеславовича.
— Толик, — мягко произнесла жена, — я все понимаю, как-никак родной отец… Но вообще-то твоя мать на этот раз права: речь идет об очень больших деньгах, твой грант рядом с ними и не ночевал. А где большие деньги — там жди и больших неприятностей. Тем более если вторая наследница — молодая девица, причем, говорят, красотка!
— Лизочка, — Анатолий вздохнул и отодвинул от себя тарелку с недоеденным тостом, — разве тебе или мне чего-нибудь не хватает?
— Мне хватает, — возразила она. — А вот тебе — точно нет.
— Мне?!
— Да, именно тебе! Твоего последнего гранта достаточно для вашей работы, а как насчет японцев?
Поездка к японским коллегам, точнее, возможность поработать в обсерватории, где ими установлен один из лучших в мире телескопов, была давней и пока что неосуществимой мечтой Сурина-младшего. Но на поездку, а уж тем более на возможность поработать в упомянутой обсерватории требовались деньги, о которых действительно можно было только мечтать… до сегодняшнего дня.
— Или тебе уже кажется пределом мечтаний Пулково? — поинтересовалась Лиза. — Если так, тогда и говорить не о чем. На билет до Питера деньги всегда найдутся.
— Ну при чем тут Пулково и даже японцы? — раздраженно повел плечами Сурин-младший. — Адвокату я так и так позвоню. И жене его тоже, было бы по меньшей мере странно не явиться на похороны собственного отца… Хотя условия завещания и так давным-давно известны, не думаю, что он что-либо поменял за последние полгода.
Действительно, свое завещание предусмотрительный Вадим Вячеславович переписывал всякий раз, как женился заново. Меняя в нем только имя очередной супруги. Все остальное оставалось неизменным: и капитал, и недвижимость должны были достаться единственному сыну и любимой жене в равных, половинных долях. Как только очередное новое завещание оформлялось должным образом, Сурин-старший непременно отзванивал сыну, сообщая ему об этом. После чего оба благополучно забывали друг о друге на долгое время. Когда Анатолию сровнялось восемнадцать лет и прекратилась официальная выплата алиментов, он принципиально не взял у Вадима Вячеславовича ни копейки, хотя тот предлагал неоднократно.