Криминальные будни психиатра
Шрифт:
Чтобы взбодриться, Савелий заварил в чайничке крепчайший чай — три столовые ложки с верхом на литр кипятка. Не чифир, конечно, но бодрит лучше любого кофе. В чае вообще, кажется, кофеина больше.
Ирина явилась на кухню свежая, словно проспала всю ночь сном праведных, обворожительно красивая (сегодня она казалась гораздо красивее, чем раньше) и немного настороженная. Улыбалась сдержанно, в глаза смотреть избегала, разговаривать не разговаривала, села на краешек табурета, сложила руки на столе и смотрела то в окно, притворяясь, что ее интересует панорама двора с высоты шестого этажа, то на мигающую красным огоньком мультиварку — недавнее приобретение Савелия, которым он был весьма доволен.
— Омлет? — первым нарушил молчание Савелий.
Ирина кивнула.
К поставленным на стол сыру, помидорам, оливкам и крекерам она не притронулась. Быстро, даже торопливо съела свой омлет и тихо поблагодарила:
— Спасибо.
— Чай или кофе? — предложил Савелий.
Ирина выбрала чай, но, увидев цвет напитка в чайнике, попросила наполовину разбавить его кипятком. От сахара отказалась, от меда, который Савелий держал на случай простуды, тоже.
За чаем удобно разговаривать, чай горячий, пьется неторопливо, паузы надо чем-то занять. Савелий решил не терять времени попусту:
— Скажи, пожалуйста, а ты, наверное, знаешь всех сотрудников склада?
— Почти, — ответила Ирина, нисколько не удивившись вопросу, хотя в общем-то имела на это право — после первой ночи любви мало кто заводит разговор о сослуживцах.
— А много ли среди них озлобленных людей, уверенных в том, что их недооценивают?
— Странный вопрос, — усмехнулась Ирина. — Таких недооцененных везде хватает, куда ни посмотри. Ясное дело — и у нас таких хватает, взять хотя бы юриста Хотина. Тот любой разговор непременно сворачивает на то, какой он невезучий. Все его друзья-однокурсники в «Газпроме» да в крупных банках карьеру делают, а он у дяди на складе прозябает, губит годы молодые.
Хотин! Савелий вспомнил крепкое рукопожатие, радушную улыбку и вчерашние слова Ольги Владимировны: «Бледный-бледный, и руки дрожат. А так всегда хорохорился…» И еще он вспомнил о том, как настойчиво «продвигал» Хотин версию о причастности несостоявшихся покупателей к убийствам на складском комплексе.
Кусочек к кусочку — и сложилась картиночка.
Весьма интересная, надо сказать, картиночка. С Луковской ежедневно по нескольку раз в коридоре сталкивался или как-то контактировал по работе, с Кириллом Высоцким дружил, Николаю Николаевичу племянником приходился, пусть и со стороны жены, но все же родственник… Три вероятных попадания из пяти — это уже что-то. И чего это он так вчера переволновался, что аж увольняться собрался? Подозрительно все это, ой как подозрительно!
Когда будет получен ответ на главный вопрос, все станет ясно. Начнешь оглядываться назад и удивляться своей былой слепоте. Но это случится потом, когда будет получен ответ на главный вопрос…
Когда будет получен ответ на главный вопрос?
— Скоро! — сказал вслух Савелий и, встретив недоуменный взгляд Ирины, пояснил: — Думаю, что скоро убийцу поймают.
По глазам Ирины было видно, что она хочет что-то спросить, но вместо этого Савелий услышал:
— Скорей бы!
17
С Виталиком Савелий встретился «на работе» — в кабинете директора складского комплекса. Работа сегодня не шла — все, кому было реально страшно, шли не к психологу, а в отдел персонала. Ольга Владимировна деланно удивлялась: «Ну зачем сразу увольняться? Сходили бы к специалисту, поговорили бы! Квалифицированный психолог сидит в директорском кабинете и помогает бесплатно…» Увольняющиеся иронично улыбались, а особо нахальные рекомендовали Ольге Владимировне сходить к специалисту самой. Один из грузчиков послал ее еще дальше и был слегка шокирован тем, что услышал в ответ. Ольга Владимировна выросла в простой семье среди простых людей, работала тоже среди простых людей, а не во дворцах, и потому при желании могла просто и доходчиво донести до собеседника любую мысль.
Зато можно было без проблем пообщаться с братом, у которого в отличие от Савелия работы хватало. Но он тем не менее выкроил полчасика, причем пришел не с пустыми руками, а с фотографиями убитой Делюшкевич и листа из кулинарной книги.
Савелий начал с листа. Он не исключал возможности некоего послания миру от убийцы, и с каждым «рецептом» это послание должно было становиться яснее. Чем больше зашифрованных писем имеет дешифровальщик, тем легче ему работать. Но шифр — это одно, а послания человека, скажем так, с нестандартным мышлением — это другое. Может оказаться, что дело не в рецептах, а в номерах страниц, которые при сложении дадут определенное число, имеющее огромное значение для убийцы. Или, может, надо сложить первые слоги каждого абзаца…
В такие дебри Савелий и не думал забираться, все равно, не зная исходной задумки, шифра не найти. Он искал нечто более явное, доступное логическому постижению, не очень, не сразу, но все же бросающееся в глаза.
Гусь или утка, жаренные с яблоками, рагу из потрохов (рецепт обведен красным маркером, размашисто так обведен, широко), черно-белая фотография утят, только что вылупившихся из яйца, в боковой колонке — старинные рецепты фаршированного картофеля… Оказывается, картофель тоже можно фаршировать, Савелий этого не знал. На оборотной стороне — пожарские котлеты и жареная дичь. В колонке — советы по варке пищи на пару и начало статьи о пользе томатного сока. Страницы сто девяносто первая и сто девяносто вторая…
Сравнение нового листа с листами, отпечатавшимися в памяти, ничего не дало. Ну — рецепт и рецепт. Однако ради намека на потроха (а для чего же еще?) убийца не поленился разрезать живот своей жертвы.
— Глубок ли разрез? — поинтересовался Савелий, вернув фотографии брату, который сразу же убрал их в свою кожаную папку.
Папка была новой, Савелий раньше ее не видел. Удобная — с убирающимися внутрь ручками и ремешком для ношения на плече.
— Не очень, — ответил Виталик, — до кишок не добрался — кожу рассек да мышцы. Инструмент очень острый, скорее всего медицинский скальпель.
— Непорядок! — нахмурился Савелий. — Такой идейный Кулинар и медицинский скальпель? Что-то тут не то…
— А почему он идейный? — сразу же ухватился за слово Виталий.
— Убивает во имя идеи, значит — идейный. Было бы более уместно ожидать, что он станет действовать поварским ножом.
— Он не только идейный, он еще и осторожный, — уточнил Виталик. — К сожалению. Поварской нож крупнее скальпеля, его трудно носить незамеченным…
— Бейсбольную биту еще труднее! — перебил Савелий и хлопнул себя по лбу: — Слушай, а бита — это еще один довод в пользу Хотина! То есть совсем не в его пользу.