Криминальные будни психиатра
Шрифт:
Савелий предпочитал иметь дело не столько с перспективными (как ее наперед оценишь, перспективу-то?), сколько с интересными случаями. На интересных случаях и совершенствуется мастерство. Интересный пациент подобен лабиринту с множеством дверей. Подобрал не торопясь (спешка и психиатрия совместимы примерно так же, как лед и пламень) ключик, открыл одну дверь и начал примериваться к другой. И так до тех пор, пока все двери не будут открыты. Или пока пациентам не надоест и у них не иссякнет желание общаться.
Сергей Леонидович относился к числу не очень интересных пациентов. Не лабиринтом с дверями был он, а тяжелым, грубо сработанным, но крепко сколоченным сундуком, запертым на большой амбарный замок. Вроде бы на первый взгляд и не подступишься, а на самом деле здесь и ключ подбирать не надо, время попусту тратить, потому что такие примитивные замки легко открываются любой отверткой. Разогнутая канцелярская скрепка тоже подойдет. Одно слово — гамадрил. Узколобый, плосколицый, звезд с неба не хватающий, но при всем том донельзя самодовольный. Сразу же после знакомства предложил «посидеть в неформальной обстановке», чтобы «расслабиться и получше узнать друг друга». Обычное дело — пациенты часто пытаются завести дружеские, а то и любовные отношения с докторами. Савелий тактично, чтобы не обидеть явно склонного обижаться человека, объяснил вред подобного развития отношений между врачом и пациентом. Табу распространяется не только на секс, но и на неформальные встречи, приятельство, дружбу. Сергей Леонидович вроде как понял или только притворился, что понял, но больше попыток к «сближению» не делал.
— Разрешите?
Савелий не стал протягивать руку первым, потому что тогда бы просьба выглядела как приказ. Сергей Леонидович подал нож галантно — рукояткой вперед, перехватив за лезвие.
Нож был красив. На рукоятке — деревянные накладки в виде оскалившегося барса, по отполированному до зеркального блеска лезвию вытравлен узор, навевающий мысли о томных изгибах женского тела. Действительно — штучная работа и сразу видно, что мастер делал. Не ремесленник, художник.
— А механизм-то какой! — продолжал нахваливать пациент. — Качественная «выкидуха» — это большая редкость, их мало кто делать умеет. Нажмите кнопочку…
Кнопочку Савелий нажимать не стал, вернул нож владельцу. Так же галантно, как и получил, — рукояткой вперед. Тот подышал на лезвие, протер его галстуком (для чего еще нужны шелковые галстуки ручной работы, как не для протирки лезвий?), осмотрел, повторил процесс, еще раз осмотрел… Савелий терпеливо ждал, заодно и кое в каких выводах окончательно утвердился. Когда же нож наконец-то был убран, доктор мягко напомнил:
— Сергей Леонидович, во время первой встречи мы говорили о правилах нашего общения, в том числе и об откровенности…
«Я с тобой предельно откровенен, — читалось во взгляде пациента. — Самым, можно сказать, интимным делюсь. Куда уж дальше?»
— Наше общение строится на принципе взаимного доверия и взаимной открытости, иначе в нем нет никакого смысла. Если вы хотите, чтобы я вам помог, вы должны говорить мне все, иначе у меня сложится неправильное представление о вас и ваших проблемах и никакой помощи не получится. Говорить все означает действительно говорить все, Сергей Леонидович…
Пациент слушал не перебивая, а поначалу, помнится, обрывал едва ли не на каждой фразе. Савелий не делал замечаний, замечания — это непрофессионально, не способствуют они взаимопониманию, скорее наоборот, осложняют. С готовностью умолкал, внимательно слушал пациента, давая тому выговориться по полной, затем продолжал, если, конечно, оставалась необходимость договорить недосказанное. Пациенту должно быть комфортно. Раз кому-то из пациентов нравится перебивать врача — пусть перебивает на здоровье, главное, чтобы не молчал. Молчащий пациент, которому якобы нечего сказать, — вот это кошмар, ужас, летящий на крыльях мрака. Избавиться от проблемы нам хочется, а рассказать о ней мы не можем, то есть не хотим. Дохлый номер с выходом на нулевой результат.
— …а вы мне про нож ничего не сказали, несмотря на то что я просил ни в коем случае не приходить на прием с оружием.
Человек с оружием в кармане имеет преимущество перед безоружным собеседником. Оружие дает своему владельцу чувство некоей защищенности, а пациент с психиатром должны общаться на равных. Строго на равных. Да и вообще, всякое во время сеанса может случиться, иной раз бессознательное может так откликнуться, что рука сама к спусковому крючку потянется. Долго ли до греха. В прошлом году в шестом диспансере пациент так разволновался во время приема, что выхватил из подмышечной кобуры травматический пистолет и выстрелил врачу в лицо, можно сказать в упор. Был доктор — и нет доктора. Поэтому некоторых пациентов лучше сразу предупреждать о запрете на оружие. Не всех, конечно, а именно некоторых, таких вот энергичных мужчин, как Сергей Леонидович.
В белесых, каких-то совсем стариковских глазах Сергея Леонидовича мелькнуло изумление.
— Оружие? — Тонкие губы растянулись в улыбке, отчего рот стал похож на длинную ровную прорезь. — Вы шутите, доктор? Это же так, сувенир, мальчишечья радость. Годится только карандаши точить…
Лезвие у «сувенира» было совсем не сувенирным, сантиметров пятнадцать, если не больше. Многовато для заточки карандашей.
— Есть ли смысл грузить вас такими мелочами, отнимать драгоценное время?
Молодец, Сергей Леонидович, хорошо изворачивается. Чувствуется старая закалка. Как говорится — «из обвиняемых, да сразу в прокуроры».
— В нашем с вами общении нет мелочей, Сергей Леонидович, — напомнил Савелий, — и об этом мы уже говорили. Ваша задача — рассказывать мне все, что вас беспокоит. Все-все, без исключения. Только так я смогу разобраться в вашем внутреннем мире и помочь вам. И не пытайтесь судить о том, что важно и что не важно, выкладывайте все, как есть. Вы помните, о чем мы договаривались?
— Помню.
— Тогда давайте будем впредь придерживаться политики максимальной откровенности, договорились?
— Договорились, — пробурчал Сергей Леонидович.
— Если вы не хотите мне о чем-то рассказывать, то вас, разумеется, никто не обязывает это делать. Но тогда мы просто прекращаем работать. Прошу понять меня правильно. С моей стороны было бы аморально продолжать вести вас, заведомо зная, что помочь я вам ничем не смогу…
О сопротивлении еще дедушка Фрейд [3] писал. Он почти обо всем успел написать, хотя бы понемногу. Казалось бы, парадокс — пациент добровольно обращается к психоаналитику или психиатру, разница не очень существенная, просит помощи, тратит на лечение свое силы, время и деньги, всячески демонстрирует заинтересованность в успехе и… на протяжении всего цикла упорно этому самому лечению сопротивляется.
3
Зигмунд Фрейд (1856–1939) — австрийский врач, ученый, психолог, психиатр и невролог, основатель терапевтического направления в психологии — психоаналитической школы, теории, согласно которой невротические расстройства человека вызваны сложным взаимоотношением бессознательных и сознательных процессов.
На самом деле в сопротивлении пациента нет ничего парадоксального. Он действует в интересах своей болезни. У каждого свои резоны — кто-то «убегает» в свою болезнь, свыкается с ней, кто-то шантажирует болезнью близких или как-то иначе извлекает из нее выгоду. «И хочется, и колется», — говорят о подобных ситуациях в народе. С одной стороны, надо бы избавиться от болезни, а с другой — она дает кое-какие преимущества. Опять же есть вещи, которые не хочется затрагивать даже в самом откровенном общении. Подобное раздвоение крайне отрицательно сказывается на психике, иначе и быть не может.