Криминальный попаданец
Шрифт:
Оказавшись в выигрыше офицеры воспряли духом и начали сыпать анекдотами. В бутылке еще оставалось на донышке, так что я выпил этот остаток и решил разродится анекдотом:
Выставка художников. Билетерша требует:
— Ваш билет!
— Я Пикассо!
— Докажите.
Пикассо рисует голубя мира, и его пропускают.
Следом идет Фурцева, тоже без билета. Билетерша ей:
— Мы пропустили Пикассо и вас пропустим, если докажете, что вы министр культуры СССР.
— А кто такой Пикассо?
— Проходите, товарищ Фурцева!
Успех был оглушительным. Я просто не знал, что Фурцева недавно попала в опалу и смеяться над ней было разрешено[2].
Вообще, как я заметил, в этом времени старые анекдоты вызывали яркую реакцию. Может тут с юмором было не так, как в моей реальности. Впрочем, Петросян существовал в обеих сущностях и был так же банален, как и в моей прежней.
Но вот, наконец, репродуктор заиграл во всем составе, в вагонах гимн СССР:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов,
Единый, могучий Советский Союз!
Славься, Отечество наше свободное,
Дружбы народов надёжный оплот!
Знамя советское, знамя народное
Пусть от победы к победе ведёт!
Поезд пришвартовался к приподнятой платформе Белорусского вокзала, мы направились на выход, я — с собакой на поводке и сумкой через плечо, штабные — с портфелями в левой руке.
Таксист на «Волге» было заворчал при виде собаки, но подпол сунул ему под нос удостоверение.
То же самое повторилось и в гостинице. Сперва я подумал, с интересом разглядывая столицу 1961 года, что везут в Метрополь или Националь, но оказалось — в самую советскую и роскошную — Москву. Ту, чей интерьер отделан мрамором, цветным камнем и ценными породами дерева, бронзовой фурнитурой. И чей ресторан был устрашающих размеров.
Дежурный вызвал администратора, вопрос урегулировали, лифт поднял нас на третий этаж и по коридору, увешанному картинами советских художников (о чем сообщил провожатый) по коврам и дорожкам мы дошли до моего двухместного номера. Меня умилила передняя с зеркалом и шкафом, понравился санузел с ванной и полотенцесушителем, раздельный туалет, Также в номере находились кнопочный аппарат для вызова персонала и телефон. И непременный телевизор — Беларусь-5. Вот он, на фото.
— Вам еду сюда приносить или в ресторан пойдете? — спросил сопровождающий. А если собака лаять будет?
— Так я с собакой и пойду обедать, мне можно, — проказливо сказал я. — Кто-то против?
— Да нам, в сущности, все равно, — сказал подпол. — Разбирайся тут сам. Завтра к девяти будь готов, заедим. Отдай горничной погладить форму, прием официальный.
Ну я отдал форму дежурному, что передал куда следует, пусть гладят. Сменил сапоги на остроносые туфли и пошел в ресторан. Без собаки. Которая легла на ковер у кровати и приготовилась ждать. Пройдя до лифта, я все же вернулся и позвал ее гулять. Стоял в скверике недалеко от гостинице, ждал, когда набегается. Похоже с этой овчаркой меня связала судьба. В новой жизни новая собака, вроде есть закономерность.
Я вернулся в вестибюль гостиницы и решил все же посетить ресторан с собакой. Швейцар на входе встал грудью:
— Спецобслуживание, гостей гостиницы обслуживают наверху в кафе «Огни Москвы».
— В уголовку хочешь, падла! — рявкнул я, махнув красным удостоверением. Собак тоже служебная, не надо препятствовать.
Похоже, в этом времени милицию еще побаивались. Пропусти. Зал с колоннами и шикарно разрисованным потолком оказался полупростым. Вот, сучяра лакейская! Официант, доверяя чутье цербера на входе на собаку не среагировал, положил передо мной была толстую папку тёмно-вишнёвого цвета. Оказалось — меню. Перечисление еды и напитков занимало пару десятков страниц. Нам предлагали отведать лангет (отбивная из говядины в панировке); фрикасе (французское мясное рагу), нежные и сочные рыбные котлетки; сельдь под названием "Олимпийская" (к ней подавали соус из майонеза и сметаны); сыр "Советский, а также салат "Столичный" и многое другое. Названия были обозначены с разъяснениями и уточнениями. Действительно, шикарно.
— Винную карточку подавать? — спросил официант.
— Просто принесите двести грамм армянского коньяка, — ответил я. — На свой вкус, но чтоб хороший. А столичный салат[3] — это вроде оливье?
— Ну не совсем, замялся лакей, — его наш шеф-повар Ермилин придумал. А вы что — ели оливье? Его, вроде, в нашем общепите не делают.
— Да ладно, — увел разговор я, чувствуя себе на скользкой тропе иных реалий, — читал как-то. В общем, бог с ним — с салатом, принеси любой. И мясное рагу. А собаке моей просто мяса вареного. На большой тарелке, чтоб ковры не испачкала.
Официант продолжал мяться у стола.
— В чем дело, проблемы какие-то? — спросил я.
— По талонам командировочных этот заказ не уложится, надо доплатить…
— Нет у меня никаких талонов. Только советские червонцы и четвертаки, — удивился я.
Оказывается, ресторан кормил командировочных комплексным обедом за 97 копеек, а тем на предприятиях выдавали специальные талоны, которые оплачивались по безналичному расчету. Чудны дела твои, СССР!
[1] 30 октября 1958 года в докладе на пленуме ЦК ВЛКСМ выступил с речью, в которой сравнил лауреата Нобелевской премии Бориса Пастернака со свиньёй:
Иногда мы, кстати, совершенно незаслуженно, говорим о свинье, что она такая, сякая и прочее. Я должен вам сказать, что это наветы на свинью. Свинья, — все люди, которые имеют дело с этими животными, знают особенности свиньи, — она никогда не гадит там, где кушает, никогда не гадит там, где спит. Поэтому, если сравнить Пастернака со свиньёй, то свинья не сделает того, что он сделал.
[2] Вынужден подробней рассказать о том, какие страсти кипели у власти в те годы, яркий пример порочности системы:
31 октября 1961 года Фурцеву не избрали ни членом Президиума, ни даже кандидатом. Она ушла с последнего заседания, тем самым нарушив Устав КПСС, а когда вернулась домой, легла в ванну и вскрыла себе вены.
…После выздоровления Фурцеву и её второго мужа Фирюбина, который тоже не явился на заседание съезда, вызвали к Хрущёву, который перед всем Президиумом отчитал и её, и мужа. Суслов же, не снимая галош, предлагал сместить Фурцеву со всех постов и отправить на отдых, но Хрущёв к этому времени остыл. Сама же Фурцева заверила Президиум в том, что попытки суицида не было, а со съезда она ушла по причине сильной головной боли, после чего вызвала врачей, была госпитализирована в больницу, там же ей и повредили руки.