Криминальный репортер
Шрифт:
Ага, вот бабушка… Самый заинтересованный интервьюируемый и самый благодарный зритель.
КОРРЕСПОНДЕНТ (бодро). Здравствуйте. Бабуль, вы ведь на пенсии?
БАБУШКА (слегка подозрительно, чего это он вдруг на улице заговаривает). Ага, внучек.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Значит, время у вас есть?
БАБУШКА (заметив камеру, слегка оттаяла). Ну, это одному Богу известно, есть ли у меня еще время…
КОРРЕСПОНДЕНТ (бодро так, харизматично улыбнувшись). Ну, будем надеяться, что есть.
БАБУШКА. А чего ты хочешь-то от
КОРРЕСПОНДЕНТ (несколько важно, как и подобает настоящим акулам репортажа). Мы с телевидения. Хотели бы задать вам вопрос.
БАБУШКА (проявив заметный интерес). А какой?
КОРРЕСПОНДЕНТ. Каким было бы ваше последнее желание, если бы вы…
БАБУШКА (хмыкнув). Лежала на смертном одре, что ли?
КОРРЕСПОНДЕНТ (выказав некоторое смущение). Да, где-то так…
БАБУШКА (весьма бодренько). Ну, смерти я, милок, не боюсь. Сколько раз уже молила Бога, чтоб он прибрал меня.
КОРРЕСПОНДЕНТ. А что так?
БАБУШКА (в голосе печаль). Устала я, сынок.
КОРРЕСПОНДЕНТ (сведя брови к переносице). Я вас понял. Итак, бабуль, ваше последнее желание?
БАБУШКА. Поменялась бы с сыночком своим.
КОРРЕСПОНДЕНТ. То есть?
БАБУШКА. А то и есть. Убили Володеньку моего в Афганистане этом проклятом. Так я и хочу поменяться: пусть это меня убьют, а Володя жив останется…
Потом старушка еще минут сорок рассказывала о себе, своей жизни, и я не мог ее прервать, хотя терпение было уже на исходе. Да и Степа топтался с ноги на ногу, ожидая, когда мы продолжим съемки…
Обычно я прерываю подобные пространные рассказы, не в резкой форме, а начинаю благодарить, рассыпаться в любезностях… Есть у стариков такая привычка: рассказывать все подряд, начиная с самого голодного детства, военного или послевоенного… Потом обязательно идет рассказ о тяжелой работе в колхозе за трудодни («да и сейчас готов голодать, главное, чтобы войны не было»)… В конечном итоге все сводится к тому, что неплохо бы воскресить Сталина, чтоб цены снижали к каждому празднику и чтоб порядок был…
Наконец, бабушка спохватилась (куда-то ведь она шла), попрощалась. А к нам неслышной походкой индейца-охотника приблизился подвыпивший мужчина под руку с полной женщиной, наверное, супругой.
— А вы чего снимаете? — спросил он заинтересованно, подтягивая к себе цепляющуюся за него жену.
— Программу, — уныло ответил я. Поскольку общаться с выпившими мужичками на камеру — дело гиблое и никакого удовлетворения и результата не приносящее.
— Что, вопросики там разные прохожим задаете? — спросил мужчина.
— Задаем, — столь же неохотно ответил я.
— Ну, так вот, — мужик выпрямился и ударил себя кулаком в грудь: — Я тоже прохожий!
— Пошли, Сема, не приставай к людям, — недовольно потянула его за руку супруга, понимая, что роль звезды в этом телепроекте ей не светит.
— Да погоди ты, — попытался высвободить свою руку от хватки супруги мужик. Но у него не получилось. Жена держала его крепко и все время тянула к себе так, что он склонялся в ее сторону и балансировал на одной ноге. Потом ему удавалось подтащить жену к себе, и он снова становился на обе ноги. Для Степы, наверное, все это было снимать презабавно, но меня пьяный мужик начинал раздражать…
— Клава, — встав вновь на обе ноги, пьяно произнес мужик. — Я к людям не пристаю. Это они ко мне пристают со своими вопросами. Ну, ладно уж, валяйте. Задавайте быстрее, а то моя благоверная начинает нервничать!
— Хорошо, — ответил я. — Представьте себе, что вы лежите на смертном одре, — нарочно стал выдерживать паузу.
— Да чего вы такое говорите! — визгливо возмутилась супруга мужика.
Мужик несколько раз хлопнул глазами.
— Ничего себе начало…
— Вы лежите на смертном одре, представили? — повторил я мужику.
— Ну, — неопределенно ответил Сема.
— Пошли, я тебе говорю! — супруга Клава снова притянула мужика к себе, и он завис, стоя на одной ноге. — Они какие-то ненормальные!
— Каким будет ваше последнее желание? — закончил я вопрос.
Мужик снова хлопнул глазами:
— Пусть мне дадут стакан водки… Нет, два, пожалуй… Но только самой лучшей и дорогой водки. А потом пусть дадут мне сигару. Настоящую, гаванскую, — его лицо просветлело. — И чтобы подали мне все это… две красотки… Чтобы были без тру… — слегка покосился он на супружницу, — без этого… лифчиков, в одних плавках. Нет, в этих… стрингах! И чтобы грудь у них была третьего размера… А потом я с ними… И так, и эдак, и опять…
Он стал наглядно демонстрировать, как он будет с красотками…
— Сема, Сема! Чего ты такое вытворяешь, да еще на людях?! — пришла в ужас от увиденного супруга Клава. — Стыд-то какой, Господи.
— Что? — грозно посмотрел на нее Сема, и его отчаяние полилось из глаз бурным потоком. — Стыд для меня с тобой жить, змеюкой поганой. — Не поверишь, — обратился ко мне Сема, — каждый день пилит и пилит, пилит и пилит. Скандалы, ругань… Все жилы из меня вытянула, кобра! Веришь, — проникновенно посмотрел мне в глаза Сема, на минуту отрезвев, — мочи больше нет. А ведь живу…
— Понимаю, — ответил я и тоже честно посмотрел в глаза собеседнику.
— Вот! — обрадовался Сема и хлопнул меня по плечу. — Настоящий мужик! И все понимает, не то что ты, — с этими словами он обернулся к жене и с отвращением посмотрел на нее.
— Хорошо, хорошо, пошли, — Клаве удалось оттащить от нас супруга, который уже сник и перестал сопротивляться… — Вы ведь это вырежете, верно?
— Конечно, вырежем, не беспокойтесь, — пообещал я, солгав. Такие жизненные кадры мы обязательно вставим в передачу. Ведь людям всегда интересно посмотреть на тех, кому хуже в этой жизни, чем им самим. И порадоваться за себя…