Крипт

Ракитина Ника Дмитриевна

— Ри-итка, — процедил он сквозь зубы. — Откуда ты?!..

— У меня был второй ключ, — хладнокровно ответила сестра. — Должна же я знать, чем любезный братец занимается в мое отсутствие.

— Стерва, — заключил Болард кратко.

Гретхен величественно поднялась. Заколыхалось тяжелое бирюзовое платье с высоким воротником, замерцал в прорезях черный шелк.

— Кто дал тебе право оскорблять честь благородной дамы? Или ты думаешь, у меня нет защитника?

— Не ори, — сказал Болард. — Есть. Выйдем.

Гретхен дернула подбородком:

— В своем доме я могу быть там, где хочу!

— Но я

этого не хочу, — ненавязчиво сообщил Болард, подхватил сестрицу за локти и поволок из покоя. Гретхен завизжала. Майка подскочила в кресле, сонно жмуря глаза.

— Спокойствие! Только спокойствие, — угрожающе сказал Болард им обеим и уже лично Майке: — Запрись и жди меня.

Зажимая сестре рот рукой и одновременно удерживая ее, Болард неловко захлопнул дверь. Гретхен трепыхалась и царапалась, пока он тащил ее по лестнице. А когда барон сжал сестру слишком сильно, застонала и обмякла.

Болард свалил тело на лежанку в угловой комнате и остановился, задумчиво глядя в стену. Гретхен не подавала признаков жизни. Брат выругался и от души похлопал ее по щекам. Голова Гретхен мотнулась, он увидел белки закатившихся глаз, опять чертыхнулся, пошарил взглядом в поисках флакона с нюхательными солями и наткнулся на роскошный веник из роз в узкой вазе нохийского стекла. Исколовшись, Болард выдернул бесполезные цветы, а вазу опрокинул на сестру. Там было не меньше ведра воды. Гретхен испустила слабый вопль и села, намереваясь пустить в ход ногти.

— Без рук, — попросил Болард нежно. — Зато орать можешь, сколько вздумается: все равно никто не услышит. Мне приятно видеть тебя в добром здравии.

— Хам!

Болард сел в скрипнувшее кресло, сложив на груди руки и задумчиво улыбаясь. Гретхен, ломая пальцы, ходила по комнате. Вода капала с ее лица пополам с сурьмой и белилами, и Болард подумал, что сейчас сестра потрясающе напоминает вагдийскую ведьму. Родовое.

— Кто тебе позволил? Нет, ну кто тебе позволил?!

— Оскорбленная невинность… — проворчал барон и посоветовал скучно: — Кончай спектакль.

Гретхен глянула в зеркало и попросила жалобно:

— Дай платок.

Дон Смарда с кротким видом вытащил из-за отворота рукава батистовую тряпочку с кружевами. Гретхен с яростью вытерла лицо, уселась в кресло, расправив платье.

— Мне тебя жаль.

Болард изобразил удивление:

— Ты что у принципала пила?

— Ничего.

— Значит, водку! — он издевательски захохотал.

— Ну, знаешь!.. Ты таки притащил его к себе. Нашел с кем связаться…

— А чего? — как школьник, возмутился Болард. — И потом, я слышу это уже не в первый раз.

— И не в последний! — Гретхен с треском разорвала платок.

Болард поморщился: где он на нее платков наберется? Гретхен, нахмурясь, отшвырнула лоскутья.

— Неблагодарный!

— Это еще вопрос, кто из нас неблагодарный, — печально ответил брат.

Сестрица презрительно пожала плечами:

— Как хочешь. Если тебе не нравятся мои заботы, пусть…

— Донос напишешь? — Болард придвинул к ней стоящий на секретере фарфоровый письменный прибор. — Пиши, сестренка, пиши. А я тоже напишу. Как ты своего любовника у меня в кабинете прячешь.

Рука Гретхен с пером сорвалась, на бумаге расплылась клякса. Болард придержал рукой грозящую полететь в него чернильницу.

Сестра скомкала испорченный лист и швырнула Борьке в лицо. Их глаза были близко: зеленые суженные ее и его — серые с яростной желтинкой. Гретхен отвела взгляд. Болард выпустил ее запястья.

— Вот так-то лучше, сестренка… Посидишь взаперти, подумаешь…

У Гретхен задрожали губы:

— Ты-ы…

— Да, я. И посмею. И запру… — бормотал Болард, захлопывая дверь и трижды поворачивая ключ в замке. — Моя безопасность мне дороже…

— Феодал несчастный! — услыхал он через стену.

* * *

Адвокатская контора "Рошаль и сыновья" помещалась в высоком и узком каменном доме, стиснутом другими такими же домами в одном из многочисленных кривых переулочков Тверженской слободы. Наверное, чтобы пострадавшим от принципальского правосудия — как водится, самого справедливого в мире! — было удобнее. Недалеко ходить. Но Болард, пересекший из конца в конец весь бестолковый город, изрядно запыхался и устал. Впрочем, сердиться на самого себя тоже смысла не было. Барон нарочно не велел седлать коня или закладывать экипаж: очень уж интересно было, как воспринял славный Настанг известие о чудесном исчезновении невинно убиенного князя Кястутиса. Выходило, правду сказать, что никак не воспринял. Торговки на углах орали со всегдашним ленивым воодушевлением, предлагая свой товар; крыжаки на перекрестках попадались в точности столь же часто; на лицах прохожих лежало привычное сонное благодушие. Даже кошки в подворотнях провожали Боларда равнодушными зелеными глазами.

Почти у самой Твержи Болард поймал за шиворот мальчишку с табличками, сунул ему медяк и взамен получил залитую воском деревянную плашку — зародыш будущих СМИ. Нацарапанный на табличке текст кратко и доходчиво разъяснял, что пропажа тела благородного князя Ивара — которого, между прочим, ожившим никто пока не видел — есть никак не чудо Божие, а происки гербельских индигатов. Упоминалось также, что скоропостижное погребение усопшего не следует полагать зловредными кознями мерзких еретиков или безутешных родственников, поскольку… ну и так далее. В заключение неизвестный и талантливый автор спешил напомнить благородному сословию, сколь вредны и богопротивны дуэли, и что слухи будут караться и пресекаться в корне вплоть до высшей меры, а индигатов всех повыловят, и если кто чего увидит или услышит, то обязан сообщить. Куда и кому следует. Но, видимо, ни дону Ивару за чудесное исчезновение, ни его злокозненным врагам кары земные и небесные не грозили. В отличие, правда, от тех, кто непрошено во все это влез. О таковых, впрочем, пресса молчала.

Прочитав все "от яйца до яблока", Болард чертыхнулся и что было сил швырнул плашку в реку. Задумчиво сосчитал шлепки по воде: восемь, маловато…

У дубовой окованной бронзой двери в адвокатские пенаты стоял величественный привратник, и когда Болард попытался войти, загородил ему путь животом.

— Алессандро, старина, — протянул Болард преувеличенно радостно, — ты меня не узнаешь?

Привратник поджал губы:

— Не имею чести.

Дон Смарда подосадовал, что обожжена рука, ведь если придется сдвигать тушу с места, орать будут двое. А шуму не хотелось.