Крипт
Шрифт:
— А что дороже?
— Алтабас из Варкяя, пятнадцать довгей за сажень.
— А это много?
Швея закатила глаза.
— Вот из него и будем, — сказала Майка мечтательно, воображая Греткино лицо в момент узнавания сего прискорбного факта. Ну, что Майке сшили платье из этого самого алтабаса, пятнадцать довгей за сажень. Толстуха понимающе улыбнулась и до половины скрылась в глубоком нижнем ящике одного из шкафов, после чего оттуда, как из цилиндра фокусника, стала выползать длинная и широкая лента фиолетовой с золотым блеском пушистой
— …тебя, дурака, не дожидаясь! — торжествующий вопль Греты пронизал дверь, заставив Майку заткнуть уши. Майка даже потряслась, что дверь такая толстая, а Грету слышно. — Для тебя же старалась, дурак бла-ародный!
— Как ты о чести рода печешься… — выговорил Борис тяжело, и девице показалось, сейчас он скажет про Гретхен что-то такое, чего Майке, по молодости лет, слышать совсем не положено. Но он лишь выругался.
— Не в конюшне, — сумрачно заметила Гретхен. — Эй, оставь цветы, не тебе дарены.
Майка представила, как Борька обдирает лепестки, и хихикнула: любит — не любит…
— Опять господа Смарда ссорятся, — заметила швея прежде, чем набить рот булавками и взяться за ножницы. — Становитесь к зеркалу и не вертитесь.
Майка показала своему отражению язык. И решила ничему не удивляться, потому что и так всего было слишком. Ну, подумаешь, параллельное пространство! А то и вообще сон ей такой снится.
А господа Смарда продолжали препираться о цветах.
— Да-а? — неприятно веселым голосом удивился Борис. — А кому они дарены? Может, девчонке? Как-никак дочь претора.
— Ща, разогнался!
— А кто тогда?
— А мне откуда знать, с кем ее мамашка спала? Была бы ему дочь, появилась бы в надлежащем виде. И в тапках… туфлях. Переход не ошибается!
— Ага, божественная безупречность… Это прокурор не ошибается, а переход — запросто.
Тут рыжую начали драпировать в тот самый варкяйский алтабас, и она временно отвлеклась от интригующего разговора.
— …обо всем я знала: и о том, что клинок у Ингевора отравлен, и о том, что ты помешать не успеешь. Вот только с девчонкой промахнулась.
— Жаба!
Борис высказался кратко и веско, на мгновение заставив сестру заткнуться. Швея попыталась вставить свои пять копеек, но, по счастью, ее рот был полностью запечатан булавками. Чему Майка несказанно радовалась, так как очень уж ее беседа занимала.
— Ругайся сколько хочешь, Болард, — тоном великомученицы изрекла Грета, — но я обязана была тебя спасти.
Скрипнуло кресло, и голос Борьки с сарказмом произнес:
— Какая трогательная забота… Если ты так уж близко принимаешь к сердцу мои дела, то, может, подскажешь, что теперь с Майкой делать. А то взяли заложницу…
Девица поперхнулась. "Это кто заложница? Это я заложница?!"
Ей захотелось вбежать в кабинет и выцарапать господам Смарда глаза.
Обоим.
Но рыжая запуталась в тканях, и толстуха успела поймать ее за пояс:
— Куда?! Мы еще только начали.
Тут
— Пусти-и! — Майка цапнула болтунью зубами за руку и выскочила из гардеробной, захлопнув за собой дверь.
— Явление Христа народу, — изрек Борис, разглядывая ее встрепанные волосы и покрасневшее лицо.
— Я — любовница, я — заложница… А ты… а ты…
— Дон Болард, барон Смарда, рельмин Ингеворский к услугам доны, — он встал и низко поклонился, заметая воображаемой шляпой паркет. Гретхен поджала узкие губы.
— Садись! — Борис затолкал Майку в кресло, а потом коротким приказом выставил любопытную швею. — Поговорим в тесном семейном кругу. Кстати, рекомендую: дона Гретхен, баронесса Смарда.
Грета презрительно наклонила черноволосую голову. Майка приоткрыла рот: интересно, сам Борис это выдумал, или помогал кто? Болард напряженно молчал, глядел в окно. Майка тоже на всякий случай туда глянула. Ничего особенного за окном не было: мокрая зелень тополей и вязов, а за ними, размытый в пелене дождя, мутно блестел шпиль какой-то церкви. Или костела. Или еще черт знает чего. Тут Майке вспомнились недавние слова Боларда, все эти титулы и странные имена…
— А мы… где?
— А это мой дом в столице, — Болард гостеприимно повел рукой. — К слову, столица зовется Настанг. Видишь ли, дона Майка… — церемонно продолжил он и скривился: сочетание "дона Майка" звучало очень уж нелепо. И впрямь, какая из девчонки дона… Так, дитя горькое. А он, Болард, ясное дело, скотина. Ей бы сейчас на речке жариться…
— Какой сейчас год? — неожиданно и совершенно некстати осведомился он у Гретхен. Та покрутила пальцем у виска:
— Девяносто второй, если благородному дону отшибло память.
— Тысяча четыреста, — уточнил он, ничуть не смущаясь, и снова повернулся к Майке: — Так вот, ты себе уясни, девчонка, что это все — не сон и не бред, но ты здесь надолго вряд ли застрянешь. Как только Переход откроется — милости просим…
— В смысле — пошла вон? — уточнила Майка.
— Да кому ты нужна здесь, кто с тобой возиться будет? Братец мой полоумный? Так его самого скоро…
— Заберут куда следует, — радостно подхватил Болард. — Зря надеешься, Марго, не заберут.
— Ты что, уголовник? — удивилась Майка. — Надо же, а с виду приличный человек…
Гретхен выразительно хмыкнула.
— Понимаешь, детка, — сказал Болард проникновенно, — наши отношения со здешней Церковью как-то не сложились. Местные попы не разделяют моих религиозных убеждений.
— Дело не в убеждениях, — возразила Гретхен холодно. — И ты это знаешь. Жил бы себе спокойно, как порядочным баронам полагается, не лез бы куда не надо…