Криптономикон
Шрифт:
Четвертый полк морской пехоты марширует под музыку Джона Филипа Сузы, что для каждого морпеха должно быть второй натурой. Однако четвертый полк слишком долго стоял в Шанхае (а это не чертоги Монтесумы и не пляжи Триполи [11] ) — дольше, чем морпехам стоит оставаться на одном месте, и Бобби уже видел, как его сержант, некто Фрик, блюет от опиумной ломки.
Шафто идет рядом со взводом, якобы присматривая за ребятами, а на самом деле смотрит на Шанхай.
11
Суза Джон Филип (1854—1932), американский композитор, автор огромного количества
Шанхай смотрит на него и по большей части рукоплещет стоя. Конечно, есть уличные мальчишки, для которых вопрос чести — показать, что они не боятся морской пехоты. Эти корчат рожи, свистят, пускают шутихи, что тоже действует на нервы. Европейцы аплодируют. Целая шеренга русских танцовщиц из балета Дельмонте, все в пачках, посылают воздушные поцелуи. Большинство китайцев стоят с каменными лицами; как подозревает Бобби Шафто, это значит, что они до смерти перепуганы.
Хуже всего женщины с наполовину белыми детьми. Некоторые из них в истерике и, невзирая на приклады, бросаются на плотные шеренги морских пехотинцев. Однако большая часть стоит неподвижно, со светлоглазыми детьми на руках, высматривая в рядах и шеренгах виновную сторону. Все они слышали, что было в Нанкине, когда его заняли японцы, и понимают: вполне вероятно, что очень скоро от детей и от них самих останется лишь неприятное воспоминание в голове какого-то бойца американской морской пехоты.
Это действует на Шафто: он охотился на оленей в Висконсине и видел, как те ковыляют по снегу, истекая кровью. Он видел, как человек погиб во время учений на Пэррис-Айленд. Он видел груды тел в Янцзы после Инцидента на мосту Марко Поло, видел, как беженцы из Нанкина умирают от голода в шанхайских канавах. Он сам убивал людей, штурмовавших канонерку, которую его поставили защищать. И все же он не видел и не увидит ничего страшнее, чем окаменелые китаянки с белыми детьми на руках, не мигающие, даже когда рядом рвутся шутихи.
Так думает Шафто, пока не переводит взгляд на морпехов, которые смотрят в толпу и видят собственные лица, младенчески-пухлые, в грязных потеках слез. Для кого-то это шутка. Однако немало морпехов вышли сегодня из казарм здоровыми крепкими людьми и по пути к набережной лишились рассудка. Они этого не показывают, но Шафто видит: что-то сломалось.
Лучшие люди полка — в раздрае. Даже те, кто, как Шафто, не завел себе китаянок, оставляют позади многое: дома с горничными, чистильщиками обуви и кули, женщин и опиум практически задарма. Они не знают, куда их везут, но ясно, что их двадцать один доллар в месяц туда не доедет. Будут казармы, придется самим чистить себе ботинки. Они отрезаны от мира, которого больше не увидят, мира, в котором были королями. Теперь они снова морская пехота. Это по душе Шафто, которому нравится быть морпехом. Хотя многие в МПФ поседели, так и не полюбив службу.
Виновные ныряют в кубрик. Шафто остается на палубе. Канонерка отваливает от Банда и направляется к эсминцу «Августа» в фарватере.
Банд забит зеваками. На фоне пестрой толпы резко выделяется однотонная группа в военной форме. Японские солдаты пришли саркастически проститься с коллегами-янки. Шафто легко находит глазами самого высокого и плечистого. Гото Денго машет ему рукой.
Шафто снимает каску и тоже машет. Потом, под влиянием порыва — просто из куража — бросает каску в голову Гото Денго. Каска летит чуть в сторону, и Гото Денго сбивает с ног десяток товарищей, чтобы ее поймать. Судя по всему, им лестно и забавно быть сбитыми с ног Гото Денго.
Через двадцать секунд над живым космосом Банда проносится комета. Она подпрыгивает на деревянной палубе. Классный бросок. Гото Денго рукой сопровождает подачу. Это камень, обвязанный белой лентой. Шафто подбегает и наклоняется. Лента — та самая повязка в тысячу стежков (вроде бы он снимал такие с бесчувственных японцев, но ни разу не удосужился сосчитать стежки), какие самураи носят на счастье: в середине красный кружок — «фрикаделька», по сторонам что-то написано по-японски. Шафто отвязывает ленту от камня и вдруг понимает: это не камень, а граната! Однако добрый старый Гото Денго просто пошутил: чека не выдернута. Славный подарок на память.
Свое первое хайку (декабрь 1940) Шафто кое-как соорудил из Заповеди Морпеха:
Моя винтовка.Таких много, но этаВинтовка моя.Хайку написано при следующих обстоятельствах. Шафто и остальной четвертый полк расквартировали в Шанхае, чтобы охранять Международное поселение и патрулировать Янцзы. Его взвод только что вернулся из Последнего Патруля — тысячемильной разведки боем через то, что осталось от Нанкина, до Уханя и назад. Морская пехота патрулировала Янцзы, начиная с Боксерского восстания, во времена гражданской войны и всего такого. Однако в конце 1940 года, когда нипы [12] уже хозяйничали во всем северо-западном Китае, большие чины в округе Колумбия наложили в штаны и велели прекратить патрулирование.
12
Так называют японцев морпехи, которые ни за что не произнесут три слога, если можно обойтись одним.
Старые морпехи вроде Фрика уверяют, будто видят разницу между бандами: толпами голодных крестьян, националами, красными партизанами и хорошо организованными шайками. Для Шафто все они — вооруженные гады, которые хотят отхватить кусок от Янцзыйского Речного Патруля. Последний рейд был та еще прогулочка. Однако все позади, и они вернулись в Шанхай — самое безопасное место в Китае, в сто раз более опасное, чем самое опасное место Америки. Шесть часов назад они выгрузились с канонерки, забурились в кабак и только сейчас вышли на улицу, решив, что пора по девочкам. По пути им попался японский ресторанчик.
Бобби Шафто и прежде заглядывал туда через окно, смотрел на человека с ножом и пытался понять, чего тот хреначит. По всему выходило, что режет сырую рыбу, кладет на комочки риса и дает нипам по другую сторону стойки, а те едят и нахваливают.
Наверное, это был обман зрения, и рыбу заранее готовили в дальнем помещении.
Шафто мучился почти год. Когда кодла пьяных морпехов шла мимо, он замедлил шаг, чтобы еще раз взглянуть в окошко и, может быть, выяснить что-нибудь новое. Он мог поклясться, что рыба — ярко-алая, то есть совершенно точно сырая.
Приятель, Родc из Шрифпорта, увидел, куда он смотрит, и спросил, не слабо ли зайти. Другой рядовой, Говицки из Питсбурга, с ходу предложил пари.
Шафто цыкнул зубом и задумался. Он уже давно решил, что когда-нибудь непременно зайдет. Он — снайпер-разведчик, в его природе — откалывать такие штуки, однако его научили и другому: тщательно осмотреть местность, прежде чем в нее выдвинуться.
Ресторан был на три четверти полон японскими военными. У стойки, где повар резал явно сырую рыбу, наблюдалось заметное скопление офицеров — если у тебя только одна граната, надо бросать туда. Большую часть помещения занимали длинные столы, за которыми солдаты пили из дымящихся чашек лапшевый суп. На них Шафто обратил особое внимание, понимая, что это они будут лупить его вусмерть секунд через шестьдесят. Некоторые сидели поодиночке и читали. Несколько человек сгрудились в углу и слушали рослого малого, который рассказывал какую-то историю или анекдот.