Кристаль
Шрифт:
Еще одно загадочное пророчество, смысл которого был не более ясен, чем одно-единственное слово «ТЫ» в записке, полученной сразу после прибытия. Однако уверенная в победе Стефани отбросила все сомнения, и ей захотелось сжечь записку в пепельнице.
— Где ты взяла зажигалку? — удивленно спросила Эльза.
— Стащила у французского тренера. Кажется, он полный придурок.
— Мы лучше француженок, тут и говорить нечего.
— Мы просто лучшие, вот и все.
— Тогда зачем ты идешь? Это опасно.
Стефани не удостоила Эльзу ответом. Только у самого порога, уже взявшись за дверную ручку, она наконец сказала:
— Я иду за победой. И не забывай, Эльза,
Сидя по-турецки на кровати, одна в номере, Грациэлла неотрывно смотрела на листок бумаги у себя в руках и чувствовала, что не в силах пошевелиться от ужаса. На листке была изображена бабочка: два позолоченных треугольника, соединенных в одной точке. Грациэлла перевернула листок (это был обрывок какого-то счета на бланке отеля) и еще раз взглянула на дополнительное указание: три часа ночи.
Грациэлла была девушка красивая и простая — даже слишком простая, терявшаяся при столкновении со всем, что было недоступно ее пониманию. Обычно она старалась этого не замечать. В первый вечер после прибытия она предпочла ничего не знать. Потом — ничего не говорить. И вот теперь — новая записка у нее на подушке…
Ее глаза, обычно меланхоличные, были прикованы к рисунку и загадочной фразе:
DEN LILLE LARVEN HADDE BLITT TIL EN NYDELIG
GYLLEN SOMMERFUGL
В дверь тихо постучали.
— Mamma mia! — со стоном произнесла Грациэлла и, не выдержав, разрыдалась.
Позвонить дежурному администратору? Постучать в стену, чтобы услышали в соседнем номере? Позвать на помощь? Грацэлла чувствовала, как кровь застывает в жилах. Но, может быть, на этот раз страх оказался сильнее любопытства (хотя обычно оно пересиливало все остальные чувства) и это привело к тому, что у нее просто разыгралось воображение? Может, никто и не стучал?..
Она вспоминала первый вечер в отеле — во всех подробностях, как наяву. Тогда она сделала вид, что ничего не замечает, но на самом деле от ее внимания не укрылись ни странный вид Адрианы, когда та вышла из ванной, ни быстрый жест, когда она украдкой сунула что-то под подушку. Грациэлла вспомнила и легкий шорох сминаемой бумаги. А ночью, приоткрыв глаза, она молча наблюдала за тем, как Адриана надевает парадный костюм мажоретки, а затем бесшумно выскальзывает в коридор.
Сегодня вечером все иначе. Она — не Адриана, не капитан команды. Победа ей никак не светит. С чего бы кому-то желать ей зла? Она продолжала разглядывать Золотую бабочку, слабо светившуюся в полусумраке. Что же делать? Одеться в парадный костюм? И куда потом идти? В сауну?
Она посмотрела на дверь, и взгляд ее застыл при виде замочной скважины. Грациэлла судорожно глотнула воздух, словно собираясь задуть свечу. Узкое отверстие сейчас было темным — свет из коридора в него не проникал. Кто-то стоял там, за дверью. Неподвижно.
Нежные очертания губ Грациэллы исказились. Сердце подпрыгнуло в груди, обнаженной, лишь слегка прикрытой волосами.
Грациэлла лихорадочно соображала. Номер Фабио, их тренера, находится через пару номеров от того помещения, в котором она сейчас находится. Но прежде чем поднимать тревогу, нужно убедиться, что перед ее дверью действительно кто-то стоит. Девушка аккуратно сложила записку, твердо решив рассказать обо всем, что знала. Пусть даже это совсем немного…
Она встала с кровати и на цыпочках подошла к двери. Проходя мимо зеркала, висевшего на стене, она невольно вздрогнула, но в то же время отдала себе отчет, что из одежды на ней лишь трусики в сиреневых цветочках. Она машинально подтянула их и открыла шкаф. Там, рядом с новой
Соня всегда была кокетлива. Уже с трех лет она могла часами расчесывать волосы, глядя в окно на свинцовую гладь необъятного Рыбинского водохранилища.
Вернувшись к себе в номер этим вечером, она не легла спать. Усевшись за стол, она долго разглядывала свое отражение в небольшом овальном зеркальце при свете настольной лампы.
Открытое простодушное личико улыбалось ей, обрамленное эмалевым ободком с разноцветными узорами. Глядя в зеркало, Соня причесывалась: руки словно сами по себе совершали привычный ежевечерний ритуал, разделяя волосы на пряди, придерживая их, расчесывая и заплетая в две тугие, словно плети, косы платинового цвета. Наконец, когда ее соседка по комнате уже посапывала, Соня завершила сооружение своей любимой прически: высокий плотный шиньон, образованный из уложенных на затылке кос, напоминающий огромный экзотический фрукт.
Ее жезл лежал поперек кровати, словно ждал хозяйку.
Соня надела парадный костюм, который до нее носила ее мать на военных парадах, — из темно-зеленой ткани, расшитой золотом и серебром. Белая оторочка на рукавах и по подолу юбки немного смягчала впечатление официальности, возникавшее при виде золоченых эполет и высокой каскетки с государственным гербом.
Осмотрев себя в последний раз и решив, что теперь она полностью готова, Соня слегка поправила витые золоченые шнуры на груди, чтобы лучше подчеркнуть ее очертания, проверила, хорошо ли натянуты гольфы и симметричны ли помпоны на них, — и наконец, подхватив жезл, вышла из комнаты навстречу своему триумфу.
Взявшись за дверную ручку, Грациэлла обратила внимание, что узкая полоска света под дверью исчезла. Девушка облегченно вздохнула: так значит, во всем коридоре не было света. А она так перепугалась! Но тут же возразила сама себе: значит, перед этим кто-то его включил. Итак, сейчас ей придется выйти в абсолютно темный коридор.
Грациэлла была единственной дочерью в семье. Но, несмотря на воспитание — с детства ее готовили к роли будущей жены, и важной составляющей этой роли была кулинария, — у нее сложился характер мальчика, которым, как ей казалось, она должна была родиться. «Эти прекрасные глаза никогда не взглянут равнодушно!» — говорили фанфароны. Она обожала третьеразрядный сериал «Реванш амазонок», который постоянно смотрела по вечерам по своему персональному мини-телевизору, закрывшись у себя в комнате. Эти низкопробные фальшивые амазонки были такими мускулистыми, что с ними не мог сравниться ни один мужчина во всем ее городке. Они жили в пещерах из папье-маше, скакали верхом в кожаных штанах и могли отделать любого самца, ставшего им поперек дороги, так чтобы тот запомнил урок на всю жизнь.
Грациэлла потянула дверную ручку вниз. Дверь со слабым щелчком приоткрылась. Чувствуя, что все мускулы в теле напряжены, Грациэлла осторожно открыла дверь полностью, так что та коснулась стены. Коридор был темным, лишь вдалеке мерцал зеленый огонек над запасным выходом. Даже противоположной стены не было видно. Помня, что кнопка, включающая свет (который через несколько минут выключался сам), где-то рядом, Грациэлла переступила порог и, держась одной рукой за дверной косяк, другой провела по стене. Рука нащупала настенный гобелен; в следующий момент Грациэлла слегка покачнулась, пытаясь удержать равновесие, и вдруг ее бедро уперлось во что-то мягкое и неподвижное.