Кристалл Альвандера. Корабль Альвандера.Дилогия
Шрифт:
– Этого недостаточно, – спокойно отозвался на мою тираду Стив.
И не ответишь ничего на это. Однажды, я все–таки вмешался и убил одного негодяя, который начал на глазах матерей расстреливать детей. Убил, когда сумел убедить себя, что эти события нереальны и что передо мной не человек, а только запись эмоций когда–то давно жившего. Собственно, я даже не убивал его. Я напрямую подключился к кристаллу и стер образ из памяти. Стив тогда меня особо хвалил, но… но как и прежде на главный вопрос последовал отрицательный ответ.
– И сколько это упражнение может длиться? – мрачно поинтересовался я тогда.
– Пока ты его не пройдешь, – обнадеживающе ответил Стив. – Или пока тебе все это не надоест.
Утешает. Ну и какая польза от моего контракта, если пока
Вот и сейчас я в образе старика–ополченца смотрел на матерого наемника и не знал что делать. Прогнать? Уже было. Убить? Тоже проходил. Что? Что требуется от меня? И вообще, какого лешего этот человек приперся сюда? Что ему надо от деревни, где люди с трудом сводят концы с концами? Пограбить? Даже не смешно. Что же ему надо?
Мда, все–таки уроки профессора Танаки крепко запомнились. История была все–таки не специализированным предметом, и ее мы изучали наравне с другими непрофильными предметами. Одним из любимых вопросов профессора был: «почему». На занятия он приходил с ворохом дипломатической переписки того времени, которое мы должны изучить. Он рассказывал о событиях, попутно зачитывая отрывки из диппочты. Потом все материалы выкладывал на стол и спрашивал:
– А теперь объясните, почему тогда был совершен тот поступок, а не иной?
И вот, вся наша группа собиралась вокруг стола, делила документы и начинала читать. Доставались личные вещи людей той эпохи, за которыми специально ездили в города под стазис–полем. Считывалась эмоинформация личности человека. По крупицам восстанавливался его психологический портрет. Поднимались архивные материалы. А потом начинался мозговой штурм. Когда ответ вроде бы находился, мы сообщали его профессору. Если ответ его удовлетворял, то хорошо, если нет, изучение материалов продолжалось.
– Профессор, – однажды спросил я. – Но почему вы считаете, что можно найти причину любого поступка? Человек ведь не машина. Может он просто под влиянием момента действовал?
– Ха. Вопрос хороший. Только вот что я тебе скажу – такой вещи, как «поступок под влиянием момента» не существует. Никто и никогда не совершал поступков, я имею в виду важных, ни разу не задумываясь о них в прошлом. И если человек поступил так, то значит когда–то в прошлом он уже задумывался об этом. Что же касается влияния момента… это, как правило, означает, что просто сложились обстоятельства так, что человек выбрал такой путь, который раньше он обдумывал в последнюю очередь. А то и вообще относил в разряд нереальных. Но вот у кого–то пошли неприятности, его несправедливо обругали. И тогда он может плюнув на все, сделать что–то, что раньше мелькало где–то на границе сознания. Но обязательно мелькало. Спонтанно не делаются вещи, о которых раньше не задумывался.
– То есть, у любого поступка есть причина?
– Да. Причиной может быть неприятность, случившая по дороге, подгоревший утренний кофе или наоборот, что–то радостное. Но причина обязательно есть. Найдя же причину, ты сможешь точно воспроизвести все произошедшее и даже предсказать поступки того или иного человека в будущем в зависимости от различных ситуаций.
Как не парадоксально это звучало, но профессор оказался прав. В самом начале было трудно. Чтобы получить наиболее близкий ответ приходилось перелопачивать горы материалов, собирая психопортреты людей по крупицам. Но со временем мы уже научились выделять
Вот и сейчас, вспоминая профессора, я пытался понять, почему этот человек пришел сюда? Что ему делать в этой деревне?
А собственно, чего я гадаю? Я сейчас смотрю на все с точки зрения этого старика–ополченца, но кто мне мешает взглянуть на события с точки зрения наемника? Все мое естество воспротивилось этому. Глядеть на мир глазами этого убийцы и хищника? Меня чуть не вырвало, едва я представил такое, но азарт уже захватил меня. Я отключился от старика, быстро нашел в кристалле нужный мне эмофон и погрузился в него. Лучше всего, пожалуй, начать с ранних воспоминаний…
И вот я уже босоногий мальчишка восьми лет. Грязная улица. Но особенно запомнилась мне–наемнику, почему–то не грязь, а запахи. Непередаваемый аромат помойки, армады мух, кружащихся повсюду. От них, казалось, не было спасения. Господи, да как же это за место такое? Зачем этого пацана сюда занесло? И тут же пришло понимание. Не занесло. Это дом. Его дом. А вот, собственно и само жилище? Боже, да в такой лачуге я бы даже мусор не стал бы складывать, а здесь жило семь человек. Семь? Да, кроме этого мальчишки есть еще четверо детей. Двое младше него, еще двое лишь немногим старше. А вот и сам… дом. Это строение я назвал домом только с огромным трудом. У меня даже в голове не укладывалось, как можно жить в такой тесноте, в таких непереносимых условиях. Лично я смог бы здесь жить, только основательно поработав над собственным организмом. Но ведь в это время люди не умели управлять им. Как же тут жили?
Тут стало понятно как. Мальчишка просто юркнул вдоль стены и улегся на циновку.
– Ты где шлялся? – Из одного угла приподнялся мужчина с мутным взглядом. – Сколько принес?
Я почувствовал испуг мальчишки, переходящий в ужас. Весь трясясь, он протянул руку с лежащими на ладонях монетами. Мужчина приподнялся, сгреб деньги. Пересчитал. И тут словно молния меня пронзила вспышка его ярости.
– И это все?!! Это все, что ты заработал?!!! Я тут карачусь, кормлю вас, а ты!… – Человек даже задохнулся от ярости. И вдруг ударил мальчика. Ударил наотмашь, совершенно не сдерживая своей силы. Неизвестно кто громче закричал: я или мальчишка, которого ударили. Хотя при слиянии моя щека от удара горела ничуть не меньше, чем если бы ударили напрямую. Никогда и никто в жизни ни разу не ударил меня. Чтобы отец поднял на меня руку? Да такое даже в кошмарном сне мне предвидеться не могло. У меня не укладывалось в голове, что кого–то можно бить с такой яростью. И от этого становилось гораздо страшнее. Я мог бы сейчас стереть это воспоминание из кристалла, защититься от ударов, заблокировать боль… я многое что мог сделать. Многое, но только дергался от ударов, глотая слезы. Мальчика вышвырнули из дома.
– И не возвращайся, пока не заработаешь!
Страх и безнадежность. Тоска. И никакого просвета в этой жизни. Мне же приходилось гораздо хуже. Пусть этому мальчику всего лет восемь, но он уже привык к такому. Уже знал, что может ждать его дома. Для меня же все случившееся было совершенно неожиданно. Привык? Это слово вызвало еще больший ужас. Как можно привыкнуть к такому? Почему никто не вмешается? Почему?!
А некому, пришел ответ.
Похоже, в результате этой встряски я настолько слился с эмообразом этого ребенка, что почти превратился в него.