Обрывки грязных словоблудий,как птицы реют надо мной.И ноты солнечных прелюдийпронзает тяжкий волчий вой.Ищу покой, но вместе с потомисходит злоба из меня.Я стал советским идиотом,и всё прошу:– Огня! Огня!На грани небыли и былия распластался в небесахв клубах слепой вселенской пыли,но вижу свет на полюсахне мной погубленной планеты,не мной распятого Христа.Я знаю, есть спасенье где-то,лишь душит душу немота.Мне Бытие терзает разумникчёмным смыслом суеты.Успеть бы лишь сказать ту фразу,что ожидаешь только тына мелком нашем островочкесреди словесных грязных струй.И не хочу я пулей – точку…Хочу как точку – поцелуй!
«Сегодня госпожа Нае… бабулина…»
Сегодня госпожа Нае… бабулинанам объявила бум очередной.и в память космонавта Хабибулиналетать финансы будут над страной.Всему виной Хохляндия и Сирия,а с ними злополучный дядя Сэм.Мечтаю съесть хотя б кусочек сыру я,но есть эмбарго без каких-то схем.А эта госпожа Наю… баулиналукаво мстит масонскому кремлю.И не пьяна, и, вроде, не обкурена,а чушь несёт!.. но я всему внемлю!Вчерась пошёл в обменку: там за долларомстоит народ с усмешкой на губах,мол, кровь сдают за зелень даже доноры,а нам пора подумать о гробах.Ведь в кризисное время на российскиене купишь ничего, к тому же – гроб!А кремлядь так доходчиво витийствуети всё за толерастность… что б ей… что б…Ну, ничего, мы вылезем из кризисас америко-масонской госпожой.И наш Айфончик-Дима так напыжилсяи шарит у неё под паранджой.Но строго госпожа Наи… биулинавдруг погрозила пальчиком ему.Встаёт страна – расхристана, обуглена,бредут банкирывеселов тюрьму.
«Лекарственной болью октябрь полыхает…»
Лекарственной болью октябрь полыхает,октябрьской болью заполнился ум.И как ни крути, видно, так уж бывает,что запах лекарства исходит из дум.Из дум головы. Не из дум Горсовета,ведь всем думакам на Москву наплевать.И боль не проходит. Но, может, с рассветомя снова смогу над страною летать.Надсадную боль разметав, словно листья,я крылья расправлю и снова взлечу,увижу, как звёзды в пространстве зависли,и в небе меня не достать палачу.Но где-то там город, мой ласковый город,давно захиревший от дум думаков.Он, в общем-то, стар, но по-прежнему молод.Мы вместе с Москвой не выносим оков.Оков словоблудья и думского гнёта,пора бы столице встряхнуться и жить!Москва никогда не забудет полёта.Летать – значит всех и прощать, и любить.
Откровения Ересиарха
Ну что ж, опять расставленные точки,и солнца луч в сознанье точно смерч!Я видел Зазеркалие воочью,но это не была простая смерть.Пустого и простого в этом миреникак не отыскать. Ты мне поверь.А точка – продолжение в пунктиреутрат, страданий, вздохов и потерь.Невероятно!В параллельном царствесовсем не так, как представляют здесь.Там нет судов, и есть не те мытарства,и воздух, словно пламенная взвесь.И нет мучений душ на сковородках,а есть свирепый вихорь изнутри.Я там изведал несколько короткихуколов совести…И сколько не ори,и сколько не кричи, там нет спасеньяи места под счастливым бытиём.А есть воспоминание мгновеньяпро запах тела, что смердит гнильём.Быть может я – гнилой и непохожийна всю ту боль, которую другимпринёс при жизни – не простой прохожий,а грешный и нахальный пилигрим.Быть может, я сказать во искупленьепро царство Зазеркалья должен вам?!На это мне отпущены мгновенья.А сколько? Сколько…я не знаю сам.
Незатихающая война
Я ребёнок военной России,утонувшей в нескладных боях.Снегом белым меня заносило,как в окопе, в обыденных днях.Снегом белым меня заносило,и тревожила смерть у виска,и чумная судейская силапротив шерсти трепала слегка.Наблюдал я, как нелюди-людинашу Родину распродают,как голодным подносят на блюдепросвинцованный снежный уют.Мне хотелось завыть и вцепитьсяв сало толстых улыбчивых рожи поганою кровью напитьсяпродавцов или взять их на нож.Что же, нечисть опять ополчилась?Но как встарь на житейском пути,Русь моя, если ты помолилась,проходимцев крестом освяти.
Баллада о Лермонтове
…И кто-то камень положил
Ему в протянутую руку.
М. Ю. Лермонтов
Покровский отблеск октября,разлив кленового закатаи мысль о том, что прожил зрявсю эту жизнь, уже чревата.Уже чревата бытиёмпод звук унылой депрессухи.И солнца луч пронзил копьёмв лесу клубящиеся слухио том, что будет и чемууже совсем не приключиться.И весь октябрь опять в дыму,как искалеченная птица.Я долго думал и гадал,кружил в лесу, подобно звуку,и вдруг последний лист упалв мою протянутую руку.
«Мы не стали скромнее и проще…»
Мы не стали скромнее и прощепод давлением смут и преград,лишь по смуглой берёзовой рощеветер вздыбил чумной листопад.Лишь нахмурилось небо в зенитеи ослабился скрипки смычок.Полно, люди!Прошу вас, взглянитес перекрестья путей и дорогна раздольное наше безволье,на всеобщую злобу в аду!..Где ж тот кот, что гулял в Лукоморьепо злащёной цепи на дубу?Было много цепей и кандаловна Руси, да не те всё, не те.Но под вонью господ и вандаловвновь Россия ползёт в пустоте.Нам уже не хватает ни прыти,ни ума для тактических драк.Вы простите, прошу вас, простите,но маньячит немеркнущий мрак,но свистит порожняк лихолетьяв лилипутинской патоке лжи.Сколько ж нужно России столетий,чтоб воскресли и жили Кижи?Чтобы Русь моя вновь возродиласьи оставил её Черномор,я надеюсь, что Божия милостьснова вычертит в небе узор.А в столице, в некрополе истин,будто истина – мать-перемать!И последний берёзовый листикпо бульварам пустился гулять.
«Я рисую в подветренный полдень…»
Я рисую в подветренный полденьголубую бездонную высь.Ничего из плохого не вспомнить,значит, нечего.И пронеслисьгде-то кони опять над обрывом,прозвучала минорная боль.Слишком тяжко, но очень красивопревращаться в убийственный нольдля стремлений, надежд и мечтанийодураченных жизнью людей.Подчеркнёт невозможность скитанийпо России простой вьюговей,где я снова – подветренный нищий —начертал угольком на снегуТетраскеле,и время отыщеттех, кто пел на лету, на бегу.Не могу оставаться в сторонкеот прекрасных страниц бытия.Над Москвою набатный и звонкийголос мой:эта Русь – это я!Не был я супротив ни вандалов,ни хапуг.Так чего же орать?И столица совсем истончала,слышу только про мать-перемать!..Этот выбор на мне, на поганом,под московский гремучий утиль.Снова шторм?!Нет, не надо, куда нам!Лучше мёртвый безветренный штиль.
Странник
Снова шагаю по льду босиком,маску срывая с лица.Снова пою ни о чём, ни о компесню свою без конца.Вижу: маньячат души миражив тихий предутренний час.Ближних любить ты пока не спеши,лучше бы с дальних начать.И, согревая в ладонях цветок,знаю, меня не поймутте, кто старается влиться в потокденежных склоков и смут.Те, кто взорвал многоцветия моств царство нездешней мечты,и среди ярких заоблачных звёздвидят лишь клок темноты.Полно мне петь ни о чём, ни о коми словоблудьем плевать.Люди всегда ненавидят тайкомтех, кто умеет летать.
Поэт
Сергею Есенину,
Владимиру Высоцкому,
Игорю Талькову
Белый свет расплескался в тумане —неприметен, как слёзы из глаз.Нас, увы, он уже не обманет,просто эта игра не для нас.В час молений, страданий, разлукибыли мы от любви далеки,и сплетались безвременья звукипод ворчливым журчаньем реки.Далеки наши небыли-были,далеки наши всплески надежд.Не любя, мы уже отлюбили,лишь осталась гламурность одежд.И осталось стремленье гармонийвсё загнать в многолетний обман.Нам Есенин сыграл на гармонипро рязанский любовный тумани про тонкие кудри осины,что дрожат на московских ветрах.Жаль, что мы у него не спросили:как там жизнь в Зазеркальных мирах?Может быть, там поэтов не любят,и любовь – как туманный мираж?Может, страсть в Зазеркалье погубити Пьеро потеряет плюмаж?Только свет, только белые пятнапо туманному шёлку плывут.Эй, поэт! Возвращайся обратно!Может, здесь нас когда-то поймут.