Кристиан
Шрифт:
Ее муж, богатый японский купец Хизока Кавагути, тогда спасший ее от издевательств наемников, на самом деле не знал о том, что супруга уехала в Париж с французом. Пока он был занят вопросами торговли, Шинджу покинула Гавр. За это Хизока наверняка избил бы ее, а возможно даже и лишил жизни. Но граф де Вард не догадывался ни о чем.
Хизока Кавагути давно желал свояченицу князя Иоири, восхищался ею и терзался из-за своих чувств. Потому и спас. Но никто не знал их тайну. Шинджу ведь так и не стала ему супругой, не согласилась. А родных, с которыми он мог бы заключить договоренность об этом союзе, после смерти семьи Иоири у женщины не осталось. Такие вопросы в Японии решались только кланово, и личное отношение супруги не имело никакого значения. Однако в данной ситуации никто не мог повлиять на госпожу Хоши. Поэтому для всех они были мужем и женой и на людях она, как истинная японка, была покорной и тихой, словно тень. Но правда не давала бывшему воину, а
Все ее мучители один за другим погибли в сражениях или покончили собой. Ни один в живых не остался. А вот тот, кто первым надругался над ее дочерью, жил и здравствовал. Сколько раз она просила мужа казнить его!
– Угомонись, женщина. Его смерть твою дочь не вернет, а мне такой умелый воин необходим…
Шинджу посмотрела на себя в обрамленное серебряной рамой зеркало. Что осталось от той холеной, избалованной девушки с приятным овалом лица, копной роскошных волос и пухлыми губками, которой она была перед своим первым замужеством? Почти ничего. В зеркале она видела заострившиеся черты, пронзительный взгляд, надменные изгибы темных бровей. Мягкий свет свечей придавал коже теплый медовый оттенок, подчеркивая точеные плечи, ямочку у горла, изящные ключицы… Кимоно все это прятало под слоями ткани, делая силуэт почти прямым. Без макияжа, без высокой прически и украшений она была великолепна в этой первозданной красоте, похожей на красоту дикой кошки. И она ненавидела все то, что лицезрела в отражении… О, кто бы знал, как она презирала собственное тело, поруганное и больше ей не принадлежавшее. Ярость за то жестокое унижение поднялась в ней вновь. Закусила кулак, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать. Тот день она считала днем своей смерти.
Никогда не возвращаться в Японию, а если вернуться, то только для того, чтобы уничтожить сегуна, которому она желала самой страшной смерти – вот в чем заключалась цель женщины. Шинджу снова легла, зарываясь лицом в нежность батиста. Заставила себя думать о другом – о мужчине, одно присутствие которого дарило ей давно забытые моменты блаженства и защищенности. К горлу подступило противное чувство жалости к себе, и она сначала закусила губу, а затем все-таки разрыдалась.
Вот уже больше недели они жили в Париже. Истратили почти все украденные деньги, но так ничего и не выведали. Все расспросы ни к чему не привели. Во-первых, Ихара опасался спрашивать слишком много, во-вторых, простые люди лишь понаслышке знали кого-либо из дворян, а уж тем более не ведали, где может жить граф де Вард. Радовало одно – за это время юноша заметно освоился и уже вполне сносно говорил по-французски. А вот Мана чахла на глазах. То ли тосковала, то ли что-то еще ее гложело. Но Ихара всерьез опасался, что она заболеет. И даже задумывался над тем, чтобы отвезти ее назад. Японка, привыкшая тщательно следить за чистотой тела, очень печалилась от того, что не могла принимать горячие паровые ванны и втирать в тело ароматические масла. Не раз она в возмущении спрашивала у самурая, почему все эти люди почти никогда не моются и редко меняют одежду. Касэн пояснял ей, что у бедняков, в отличие от людей высших сословий, просто нет средств на обновки, а уж тем более на дрова для подогрева воды.
Кроме того, внешность Маны вызывала насмешки местной ребятни. Этого Ихара и боялся. Она молчала, лишь опускала глаза и поджимала губки, сталкиваясь с очередным смешком или обидным возгласом в свою сторону. А он ее защищал, разгоняя стайки мальчишек или демонстрируя им свое воинское умение, от чего они как зачарованные замирали, округлив глазенки. Самурай вызывал любопытство зевак и постояльцев этой дешевой грязной гостиницы своими трюками с двумя мечами, когда упражнялся во дворе. За проведенные здесь дни Касэн стал настоящей знаменитостью, и хозяин решил не брать со своих диковинных жильцов деньги за проживание и еду, поскольку похожие на танцы тренировки с мечами привлекали немало клиентов.
Мана тоже восхищалась своим спутником. Это у нее осталось с детства, а теперь лишь усилилось. Длинный густой хвост, в который были собраны его темные блестящие волосы, мягкая зелень глаз… Черты его лица еще не тронула та мужская резкость, которая появляется с возрастом. Когда Ихара спал, он и вовсе казался подростком.
А сейчас была ночь и именно он смотрел на нее спящую… В свои восемнадцать лет Касэн уже мог похвастаться многими любовными подвигами. Он испробовал не мало женщин, но еще ни одна из них не захватывала его так, как она, ни одна не тронула его сердце. Ихара ни разу не любил, хоть и по велению князя Иоири познал женщину в 13 лет. Мана тогда была еще совсем ребенком. А потом незаметно преобразилась, и все чаще он стал задерживать на ней свой взгляд, когда она пробегала мимо, или останавливалась, чтобы поболтать. Она не осознавала, как удивительно хороша с головы до пят. Он запрещал себе думать об этом, но невольно вновь и вновь возвращался к этим мыслям. Сейчас
Ихара поднялся и подошел к окну. Отодвинул потемневшую от пыли занавеску и посмотрел на улицу. Последние посетители таверны уже давно разошлись, никто не горланил песни, не дрался и не требовал еще вина. Юноша вновь задумался над волновавшим его вопросом. Как же ему отыскать свою семью? Каждый день он видел десятки, а то и сотни людей, неужели никто из них не мог ему помочь?
Глава X. Хитра лиса, но еще хитрее тот, кто ее ловит
После того, как мадемуазель де Вард ослушалась родителей и пригласила Ивона де Жонсьера на ужин, граф запретил дочери общаться с шевалье и вообще без его ведома покидать дом. В отместку Софи решила и вовсе не покидать свою комнату. Но поступилась этим принципом, услышав, как с самого утра в кабинете его сиятельства спорят родители. Девушка на цыпочках вышла из спальни и, стараясь придерживать юбки, чтобы не шелестели, подкралась к двери, из-за которой слышались голоса.
– Ее легкомыслие переходит все границы, – говорил Франсуа жене. – Если вы не поговорите с ней о том, как важно беречь свою честь, то это придется сделать мне!
– Жонсьер порядочный человек. А Софи благоразумна и прекрасно воспитана. Запрещать ей общаться с ее друзьями жестоко. Благодаря вашей строгости наша дочь останется старой девой! Вы ее тираните! Это гадко! – воскликнула Александрин.
– Что за глупости вы говорите?! Вам всякий раз непременно хочется именно меня выставить виноватым!
– Но это так! С ее молодостью и внешностью она должна блистать в обществе! Помните ее первый бал? Все мужчины смотрели на нее с восхищением, а девушки завидовали!
– Ничего хорошего в этом нет. Если с нами что-нибудь случится, все эти люди в момент отвернутся от нас. Поэтому не стоит воспринимать их восхищение столь близко к сердцу.
– Но Софи красивая, юная, избалованная девушка, которая просто обязана купаться во всеобщем внимании! Она роскошна, разве вы не видите?
– В том то и дело! Вы забыли себя в ее возрасте?
Граф глядел на жену сурово, и она стушевалась. Первый раз она вышла замуж в семнадцать лет за барона Филиппа де Брионе. Счастливые молодожены переехали в Париж, где красавица-баронесса стала одним из великолепнейших украшений королевского двора. И конечно появились поклонники, сплетни завистников, ревность мужа. Барон, получивший ожоги лица во время пожара в имении, решил, что супруга его разлюбила, и однажды свел счеты с жизнью. Так в семнадцать лет она осталась одна – богатая, красивая и легкомысленная вдова наедине с множеством соблазнов. Всю заботу о маленьком сыне Кристиане взяла на себя ее матушка. На шепотки за спиной, обвиняющие ее в смерти мужа, баронесса не обращала внимания. Но однажды юная красавица чуть не стала участницей очень грязной истории, связанной с имевшим дурную репутацию при дворе маркизом дю Преем. Труп маркиза, домогавшегося молодую вдову, вскоре выловили из Сены. А граф де Вард, чтобы заткнуть рты недоброжелателям, сделал баронессе предложение. Им пришлось многое пройти и пережить, прежде чем понять, что оба любят друг друга. Франсуа очень привязался к сыну жены Кристиану, а вот их общего сына Симона, который прожил всего три года, до сих пор вспоминает с болью. И ни разу за все это время между ними не вставал никто третий. Несмотря на возникающие время от времени ссоры сродни этой, ее родители обожали друг друга. Для Софии это было очевидно.
Как только де Вард уехал по делам службы, его дочь вновь нарушила свой обет затворничества и отправилась к матери. Александрин обняла дочь и та положила головку ей на грудь. Софи заплакала.
– Граф слишком строг со мной!
– Он считает, что для тебя так будет лучше.
– Это для него так будет лучше! – воскликнула девушка.
Графиня погладила ее по плечу и поцеловала в лоб.
– Все образуется, моя маленькая Карамель, все будет хорошо.
Карамель… Так ее когда-то называла бабушка. Это прозвище всегда напоминало мадемуазель де Вард о детстве, о старом замке близ Блуа, где они часто проводили праздники, о доброй гувернантке мадам Перо и старшем брате Кристиане, который много лет назад в качестве пажа герцога де Бофора отправился в плаванье на корабле и не вернулся из него… И хотя Ивон никогда не называл ее так и ему было не интересно слушать о ее прошлом, Софи снова подумала о нем.