Кристиан
Шрифт:
Госпожа Хоши подозвала к себе говорившую это девушку и спросила, что случилось. Оказалось, в одной из дальних западных провинций снова была попытка восстания местных князей. Но Токугава не воспринял ее всерьез и посчитал, что с этим беспорядком легко справится его сын Юкайо. Молодой военачальник со своим небольшим отрядом был послан туда, а через неделю Токугаве было возвращено изуродованное бездыханное тело сына… Весь отряд, за исключением троих самураев, сумевших выкрасть труп своего господина, и вернуться, погиб.
Шинджу была поражена. Еще недавно она кричала в лицо сегуну проклятья
Как ей удалось пробиться через охрану дворца Токугавы, она и сама толком не поняла. Может кто-то все же доложил сегуну, что к нему хочет попасть госпожа Хоши и он велел ее впустить? Иначе непонятно, почему воины не задержали и не выставили вон женщину со слегка безумным от волнения взглядом, посмевшую нарушить покой их господина.
Токугава сидел в кресле спиной ко входу и не повернулся, не встал, услышав, что кто-то вошел. С полминуты Шинджу стояла молча, ожидая что он заговорит. И он заговорил.
– Зачем вы пришли? – послышался глухой голос.
Жeнщинa рaскрaснeлaсь, пряди вoлoс прилипли к вискaм и тoчeнoй шeйкe. Госпожа Хоши тяжело дышaлa.
– Я узнала о вашей беде и… поняла, что должна вас увидеть. Вам нужна поддержка. Оставаться одному наедине с таким горем нельзя, оно съест вас.
Сегун помолчал, а потом так же глухо произнес:
– Уходите.
– Послушайте… Я знаю, каково вам, и виню себя за свои жестокие слова…
– Да, я тоже думал о том, что вы сказали. Считаете, боги вас услышали?
– Надеюсь, нет. Быть виновной в гибели ни в чем не повинного человека слишком страшно…
– Да, я знаю. Это я виновен. И боги меня наказали. А теперь уходите.
– Почему вы даже не посмотрите на меня?
Шинджу слегка поежилась, стоя посреди большого зала. Было ощущение, что она говорит с пустотой или призраком, но никак не с живым человеком.
– Я не хочу никого видеть. Вас тем более.
– Я… ношу ваше дитя, – неожиданно для себя выпалила молодая женщина, понимая, что, возможно, другого шанса сказать об этом у нее не будет. В ее голосе смешалось все – сочувствие, боль, надежда.
На этот раз Токугава повернулся и окинул ее внимательным взглядом. Она ожидала увидеть измученное большой трагедией лицо, но глаза сегуна были непроницаемы. Он казался спокойным и равнодушным, словно ничего не произошло.
– Половина моих служанок и придворных дам носит или когда-либо носила детей от меня… И что же я должен был их всех признать?
Какой же из трех сегунов, которых она знала, был настоящий? Холодный и равнодушный правитель на людях? Романтичный, страстный, воплощающий в себе тепло и нежность, с интересом слушающий ее рассказы про Европу и упоенно ласкающий ее ночью? Или господин Токугава, отдающий жестокие приказы своим самураям? Ни в одной из этих трех его ипостасей не чувствовалось фальши, во всех них он был искренен.
Женщина ощутила, как где-то в районе сердца нарастает и начинает разливаться по всему телу жуткий холод.
– Никому не позволю делать из себя дрессированного пса… – процедил Токугава мрачно.
Чего она ждала? Что он, будучи виновным пред ней, будет извиняться, молить о прощении, или соблазнять? Не в его характере это, да и вообще не свойственно японским мужчинам. Здесь мужчина главный, а женщина подчиняется – иначе и быть не может. Поэтому какая бы она ни была самодостаточная, как бы сильно он не привязался в ней, он не сделает ни шага на встречу. Но такая жестокость… После всей той нежности, которую он дарил ей, Шинджу и подумать не могла, что сегун воспримет ее новость так равнодушно. Все же в глубине души она верила, что дорога ему. А теперь…
Cпустя 7 месяцев…
Шинджу Хоши вскрикнула от пронзившей тело боли. Она лежала на футоне, пряди волос прилипли ко лбу и шее, кожа блестела от пота. Снаружи творилось поистине что-то невообразимое. Вот уже несколько дней подряд лили дожди. Да такие, что из окна не видно было ничего, кроме сплошной стены воды. Из-за этого в доме было достаточно холодно. Но женщина не ощущала этого. А за шумом дождя хотя бы не так слышны были ее страдальческие крики и стоны. Все усилия японки были направлены на то, чтобы родить ребенка. Старая служанка Ая суетилась у ее разведенных ног, то и дело заглядывая, не появилась ли головка. Молодые служанки помогали ей, быстро выполняя четкие указания, чтобы новорожденный и его матушка ни в чем не испытывали нужды.
– Тужьтесь, Шинджу-сан, тужьтесь! – шептала женщина. – Еще! Сильнее!
Лицо госпожи Хоши в перерывах между приступами боли выражало удивительную решимость. Женщина вот уже четырнадцать часов мужественно терпела боль.
И вдруг, после очередного усилия, что-то покинуло ее тело, оставив после себя странное ощущение пустоты. Шинджу приподнялась на локтях, и увидела, как Ая подняла с футона довольно крупного младенца мужского пола. Окровавленное тельце имело красноватый оттенок. Малыш громко кричал слишком низким для столь маленького ребенка голосом. Шинджу даже подумала, что этот крик схож с визжанием поросенка. Отчего-то она пока не испытывала материнской нежности к своему новорожденному сыну, а лишь облегчение и усталость.
Завернув дитя в заранее приготовленные пелены, служанка передала сверток матери. Шинджу тут же уставилась на личико малыша, страшась узнать в нем черты ненавистного врага. Но сейчас было трудно сказать, на кого обещает быть похожим этот младенец.
Вскоре Ая забрала мальчика у матери, объяснив этот тем, что той следует отдыхать.
– Какое имя вы выбрали для ребенка? – спросила женщина.
– Я назову его Тайра, в честь моего мужа.
Служанка неодобрительно покачала головой.