Кристина
Шрифт:
— Кому пора? Ради чего вообще весь этот пафос? — с искренним недоумением пробормотал он, надевая пиджак.
— Даже не знаю… Я думала, что у вас так принято…
— Ах, ясно… Значит, это все-таки мама постаралась, — снисходительно вздохнул он, а потом вдруг остановил пристальный взгляд на Кристине. — Потрясающе выглядишь. Ради этого стоило все это затевать.
Девушка смущенно улыбнулась в ответ.
— Я лучше пойду. Давай быстрее.
Когда она на дрожащих ногах прошла в гостиную, обнаружила там Матвея и папу, премило болтающих у камина. «Н-да, чего только не бывает в жизни», — пронеслось у нее в голове. Она подошла к отцу и, поцеловав его в щеку, присела рядом на подлокотник кресла.
— А кто-нибудь из гостей будет? — поинтересовалась она, ни к кому
— Я никого не приглашал, — ответил Матвей с беспечной улыбкой, пожав плечами.
— Просто Лариса решила устроить всем нам сюрприз — первый наш совместный семейный ужин в честь знакомства и в честь нашей свадьбы, — пояснил папа с легкой иронией в голосе. Впрочем, видно было, что идею он вполне одобряет. — Ладно, отойду ненадолго, молодежь. Когда вы только все соберетесь…
Отец ушел, и Кристину сковал привычный трепет, который она неизменно испытывала в присутствии обоих братьев. Матвей на этот раз тоже был в классическом черном вечернем костюме-тройке, дополненном черным галстуком и белой рубашкой, — ничего выдающегося, если бы не безупречный зауженный покрой, идеально смотрящийся на его фигуре. Его светлые волосы были собраны в хвост на затылке, только несколько выпавших прядей обрамляли лицо.
— Ждешь комплиментов? — с вызовом усмехнулся Матвей.
— От тебя я ничего не жду! — нахмурила брови Кристина. — Почему ты вечно такой ядовитый и все время хочешь меня как-то задеть?
— Потому что жалею, что не трахнул тебя тогда на теплоходе.
Он вдруг встал и подошел к ней вплотную, касаясь ногами ее согнутых коленей, взял ее личико за подбородок и поднял к себе.
— Что ж. Было бы нечестно с моей стороны промолчать при виде такой красавицы. Ты просто конфетка, и я бы с удовольствием тебя вылизал прямо сейчас, если бы не весь этот семейный цирк. К тому же через несколько часов я улетаю в Москву по поручению Луки, так что придется тебе еще немножко подождать, пока я снова доберусь до твоей киски.
Кристина сама не знала, почему она даже не шелохнулась, выслушивая все это. Наверное, боялась шумом привлечь постороннее внимание. Впрочем, кого она обманывала? Он вновь на миг обезоружил ее своей наглостью и обаянием. Она поднялась с места, слегка отстраняя Матвея в сторону, с досадой ощущая, что всю ее кожу, словно иней, покрыл озноб.
— Ты ведешь себя подло и пошло, и сам прекрасно об этом знаешь, — пробормотала она ему в ответ, обиженно отвернувшись и замечая, что в гостиную уже идут Лука, Лариса и отец.
Матвей все же рискнул поспешно склониться к ее ушку и прошептать:
— Небось уже все трусики себе промочила, а все продолжаешь разыгрывать из себя приличную девочку.
Меткий удар в спину заставил Кристину задохнуться от злости. Как только ей мог нравиться этот самовлюбленный поганец?! Эта сволочь! Этот насмешливый, ничего не понимающий мальчишка! Она сжала кулаки, чувствуя, как в ладони впиваются острые коготки. Боль слегка остудила ее пыл и помогла вернуть самоконтроль.
Семейный ужин прошел без каких-либо эксцессов, и Кристина не без удивления отметила для себя, что братья, похоже, были прекрасными актерами, да и воспитаны оказались отменно, потому что оба они держались спокойно, непринужденно, весело и дружелюбно. Разговоры велись скучноватые, но все же оставаться за столом было безопаснее, поэтому Кристина предпочла допоздна просидеть в компании взрослых, выслушивая в сотый раз рассказы папы о его многочисленных поездках, курьезных ситуациях и любимых случаях из юридической практики. Во время застолий он всегда оказывался в центре внимания. Немного освоившись, девушка почувствовала себя уверенней. Рядом с папой все казалось не таким уж страшным. Принципиально даже не глядя в сторону Матвея, она с любопытством изучала Луку, весело и мило комментировала некоторые его реплики, несколько раз поймала на себе его внимательный взгляд, пару раз улыбнулась ему мельком и в итоге сочла, что произвести некоторое впечатление ей удалось. Она убеждала себя, что больше всего на свете ей хотелось заставить ревновать Матвея, однако, глупо было бы отрицать, что любой знак
Когда Матвей, наконец, переодевшись, со всеми попрощался и уехал, Кристина вздохнула с облегчением и решила выйти на террасу, смотрящую на погрузившийся в сумерки сад. Она наблюдала, как деревья постепенно утопали в кромешной тьме, и когда в их сгустившейся тени уже почти ничего невозможно было разглядеть, вдруг ни с того, ни с сего кругом включились маленькие круглые садовые фонарики, и сад заиграл новыми красками и загадочными очертаниями. На свежем воздухе было очень приятно, хоть и прохладно, потому что свечи в гостиной уже начали догорать и чадить. Из гостиной ее вдруг позвала Лариса.
— Кристиночка! Мы с папой идем спать! Спокойной ночи!
— Спокойной ночи! — прокричала она в ответ, не желая возвращаться в духоту комнат.
Лука погасил все свечи и раскрыл пару окон, нашел в серванте сигареты и увесистую хрустальную пепельницу, а затем тоже вышел на террасу. Кристина в этом своем полудетском конфетном платьице весь вечер дразнила его воображение, потому что казалась ему в нем почти голой. Он медленно окинул взглядом ее ножки со спины, пока она еще не услышала его шаги и не повернулась. Затем он приблизился и поставил свою пепельницу на широкие мраморные перила террасы в трех-четырех метрах от девушки. Она вздрогнула и, бросив на него настороженный короткий взгляд через голое плечико, снова уставилась в темные глубины парка. Он закурил и с наслаждением затянулся, продолжая беззастенчиво изучать каждую деталь ее облика. Они стояли молча не меньше нескольких минут.
— В чем дело? — наконец решилась к нему повернуться Кристина. В каждом ее движении он ощущал волнение и легкую дрожь.
Он едва заметно усмехнулся только краем губ, затянулся последний раз и медленно втер окурок в пепельницу.
— Как тебе Петербург? — каким-то ленивым тоном спросил он, словно и не собирался выслушивать ее скучный ответ.
— Я мало его видела, но в целом, конечно, впечатляет, — выдавила из себя Кристина.
— Я думал, что Матвей много успел тебе показать. Или музеи и архитектура тебя не интересовали?
— Почему же… — растерявшись, пробормотала она, сглотнув комок в горле и изо всех сил стараясь себя убедить, что он не намекал ни на что пошлое. — Живопись меня интересует, но в Эрмитаж мы не успели сходить.
Она покраснела и опустила глаза, чувствуя, что разговор выходит натянутый, и боясь, что ему с ней неинтересно. Она попыталась вспомнить, о чем шел разговор за столом, но подходящую тему никак не могла выбрать. Ей почему-то стало обидно до слез, и она закусила дрожащую губку, но Лука вдруг произнес:
— Из-за этих свечей голова идет кругом. Ничего не соображаю. Хочешь, выпьем кофе на кухне?
— Да, конечно, — поспешно ответила Кристина и смутилась. — Но… может, ты уже хочешь спать… Тебе ведь завтра рано на работу… Ты сам говорил… За ужином…
Лука тихо рассмеялся.
— Думаю, в постель мы всегда успеем, — почти ласково заметил он, и у девушки перехватило дыхание от этих в общем-то невинных слов. Она чувствовала, что совсем теряет разум. До того, как она приехала в этот дом, ей казалось, что мир прост и понятен, и если бы ей кто-нибудь когда-нибудь сказал, что вдруг в одночасье все может стать таким сложным, волнительно пугающим, соблазнительно отталкивающим и в то же время неотвратимо затягивающим, словно в омут, она не поверила бы ни за что. Она вообще всегда была убеждена, что в любой ситуации готова выдать правильный, практичный, логический ответ на вопрос, что можно, а чего нельзя, что хорошо, а что плохо, чего ей хочется, а чего нет. Томный, непонятный и одновременно мучительно бесцеремонный взгляд Луки начисто лишил ее всех ее аналитических способностей, моральных воззрений, заученных когда-то как мантры, и даже отчасти осязания и способности ориентироваться в пространстве, потому что когда она шла за ним на кухню по пустым, слабо освещенным, а иногда и совсем темным комнатам, голова у нее кружилась, все тело сковывало оцепенение, щеки пылали, а руки были холодны, как лед.