Кристина
Шрифт:
Но были сны.
Ему снился Лебэй за рулем Кристины, Лебэй в армейской форме, перепачканной серо-голубой кладбищенской глиной. Кожа Лебэя почти истлела, и из-под нее высовывались белые кости. В глазницах черепа было пусто и темно (но что-то извивалось внутри — да, там что-то было). А затем зажигались передние фары Кристины и пронзали кого-то насквозь, как насекомое на белом квадрате почтовой бумаги. Кого-то знакомого.
Шатуна Уэлча?
Может быть. Но Эрни казалось, что лицо человека меняло черты с той же стремительностью,
Кто бы там ни был, он отпрыгивал в сторону, но Лебэй переключал Кристину на задний ход, двигая рычаг скоростей черными полусгнившими пальцами — на одном из них блестело обручальное кольцо, — а потом еще раз направлял машину на фигурку человека, бежавшего по улице. И когда Кристина снова настигала его, он в ужасе поворачивал голову, и Эрни узнавал лицо своей матери… лицо Дэнниса Гилдера… лицо Ли, опутанное растрепанными темно-белокурыми волосами… и наконец свое собственное лицо с губами, перекошенными криком: «Нет! Нет! Нет!»
И, перекрывая все звуки, даже рев выхлопных труб (все-таки что-то было повреждено под днищем), раздавался торжествующий, пронзительный крик, вместе с черными брызгами вырывавшийся из сгнившей глотки Лебэя:
Вот ты где, говнюк! Ну как тебе это понравится?!
От тяжелого смертельного удара — такого сильного, что очки крутясь улетали куда-то в темноту, — Эрни просыпался в своей комнате и с облегчением ощущал себя живым. Он был жив, Лебэй был мертв, а Кристина была в полной сохранности. Три вещи, имевшие значение в окружающем их мире.
Но, Эрни, как ты повредил свою спину?
Какой-то ехидный, коварный внутренний голос задавал ему вопрос — и он боялся ответить.
Я поранил ее в Филли-Плэйнс, рассказывал он каждому. Один из разбитых автомобилей чуть не скатился с платформы, и мне пришлось поднимать его обратно, — ничего страшного, бывает и хуже. Так он говорил. И один автомобиль действительно чуть не скатился с платформы, и он действительно вталкивал его обратно, но разве так он поранил себе спину? Нет, не так.
В ту ночь, после того, как он и Ли нашли на стоянке Кристину, разбитую ко всем чертям, осевшую на спущенных шинах… в ту ночь, когда в гараже Дарнелла уже никого не было… он включил радио в офисе Уилла и поймал волну WDIL… Уилл доверял ему, почему бы и нет? Он помогал переправлять сигареты в другие штаты и два раза отвозил какие-то свертки в автомагазин, где парень в старом «челленджере-додже» менял их на почти такие же, немного меньшие. Эрни предполагал, что дело было связано с кокаином, но не был уверен.
В этих поездках Эрни пользовался автомобилем Уилла Дарнелла, «империалом» 1966 года. В его багажнике было двойное дно. Эрни оно не волновало.
Более важным ему казалось то, что теперь у него были ключи от гаража. Он мог прийти, когда все уже ушли. Как в ту ночь. Тогда он включил WDIL… и потом… потом…
Каким-то образом поранил себе спину.
Что он делал, когда поранил ее?
Действительно ли он хотел знать об этом? Скорее, нет. Пожалуй, иногда он вообще не хотел возиться со своей машиной. Иногда он чувствовал, что ему лучше… ну, отвезти ее на свалку. Не то чтобы он мог так поступить. Просто иной раз (например, проснувшись вчера ночью) он чувствовал, что если бы избавился от нее, то был бы… счастливее.
Радиоприемник начал ловить какие-то помехи, но волна не ушла. «Марвелетс» пели «Сделайте одолжение, мистер почтальон».
А затем чей-то голос сказал ему на ухо:
— Арнольд Каннингейм?
Он выключил радио и повернул голову. Невысокий щеголеватый человек наклонился к окну Кристины. У него были темно-карие глаза и чистая белая кожа — пришел с холода, догадался Эрни.
— Да?
— Рудольф Дженкинс. Полиция штата, отдел по расследованиям.
Дженкинс протянул руку в открытое окно. Эрни посмотрел на нее. Итак, его отец был прав.
Он обаятельно улыбнулся, крепко пожал руку и произнес:
— Не стреляйте, шериф, я сдаюсь. Тот улыбнулся в ответ, однако глаза его продолжали изучать машину со скрупулезностью, которая не понравилась Эрни. Совсем не понравилась.
— Вот так штука! В местной полиции мне говорили, что парни, которые поработали над твоей жестянкой, превратили ее в решето. По-моему, она так не выглядит.
Эрни пожал плечами и выбрался из машины. Заканчивалась пятница, гараж уже наполовину опустел, и на двадцатой стоянке они были предоставлены самим себе.
— Она была не так плоха, как выглядела, — сказал он. Эрни подумалось, что этот коротышка полицейский с довольной ухмылкой на лице весьма сообразителен. Он положил руку на крышку Кристины и сразу почувствовал себя лучше. Он справится с полицейским, умен тот или нет. В конце концов, о чем ему было беспокоиться. — У нее не было серьезных повреждений.
— Неужели? Я так понял, что кузов был продырявлен основательно. Должно быть, ты гений жестяных работ, Эрни. — Он обезоруживающе засмеялся, но его взгляд продолжал скользить по машине, изредка переключаясь на лицо Эрни, которому это нравилось все меньше и меньше.
— Увы, нет. Просто мне повезло. Я поискал новые части для кузова «плимута» и нашел их в Рагглисе. Вот на этом боку я поменял всю заднюю дверцу. Видите, краска немного отличается? — Он похлопал ладонью по дверце.
— Извини, Эрни, — проговорил Дженкинс. — Наверное, с помощью микроскопа я смог бы сказать точнее, но на первый взгляд она ничем не отличается от остальных.
Он тоже похлопал по дверце. Эрни нахмурился.
— Бездна работы, — сказал Дженкинс. Он не спеша обошел машину и остановился возле ее переда. — Бездна работы, Эрни. Тебя нужно поздравить.