Кристина
Шрифт:
«А я одна и все еще девственница», — подумала она. Мысль была крайне глупой, и Ли как ужаленная вскочила на ноги. Она пошла на кухню, чтобы найти что-нибудь освежающее. В холодильнике стояла упаковка кока-колы и папино пиво. «Изыди из меня, сатана», — мысленно сказала она и закрыла холодильник. Затем снова открыла и взяла две банки «Ханникейна». Она никуда не собиралась идти. Так что же плохого было в пиве?
Раньше ей нравилось оставаться в пустом доме, но сейчас она чувствовала тоску и какую-то неприкаянность. Ей было немного боязно. Если бы дела пошли по-другому,
За окном завыл, а потом утих ветер, напомнив ей звук заводящегося автомобиля.
Внезапно она поймала себя на мысли, что ей по-настоящему страшно.
Хотя для страха не было причин.
По крайней мере родители оставили машину в гараже (машины, они то и дело возникали в ее мыслях). Вряд ли отец намеревался садиться за руль после застолья у Стюартов. Скорее он с мамой рассчитывал пройти два квартала пешком. После выпитого прогулка могла отрезвить их. Отрезвить. Если только не…
Ли замерла.
Она увидела, как ее мама и папа не спеша возвращаются домой — они смеются, отец немного пошатывается и говорит заплетающимся языком, а снег падает густой пеленой, и два огромных белых глаза медленно движутся за ними… и они вырастают, становятся все больше и больше… подкрадываясь к ее беззащитным, смеющимся и ничего не подозревающим родителям.
Она выдохнула и пошла обратно в общую комнату. Приблизилась к телефону, а затем остановилась в нерешительности.
Что она собиралась делать? Позвонить им? Сказать, что осталась дома совсем одна, почему-то подумала о старой и странной машине Эрни и просит их побыстрее вернуться домой, потому что боится за них и за себя? Вот что она собиралась делать?
Спокойнее, Ли. Спокойнее.
Она вспомнила, какой панический ужас охватил ее, когда она открыла газету и увидела то, что случилось с Бадди Реппертоном и двумя другими ребятами. В тот день ее преследовало множество мыслей, но все они укладывались в одно слово: Кристина.
«О Боже, — прошептала она, — О Боже…»
У нее по спине пробежали мурашки.
Неожиданно для себя она взяла телефонный справочник и позвонила в городскую больницу Либертивилла. Приятный женский голос ответил ей, что Дэннис Гилдер выписался сегодня утром. Ли поблагодарила и положила трубку.
Некоторое время она задумчиво смотрела на рождественскую елку, стоявшую в углу комнаты.
Потом снова взяла в руки телефонный справочник и, полистав его, набрала домашний номер Гилдеров.
— Ли? — приятно удивился Дэннис.
Она ощутила холод телефонной трубки в ладони:
— Дэннис, я могу приехать и поговорить с тобой?
— Сегодня? — изумлено спросил он. Она подумала о родителях. Скоро они будут дома. Приближалось Рождество. И шел снег., и ей не хотелось выходить из дома сегодня вечером.
— Ли?
— Нет, не сегодня, — сказала она. — Во вторник. Двадцать шестого. Это тебе подойдет?
— Конечно, — ответил он и добавил:
— Ты хочешь поговорить об Эрни?
— Нет, — помолчав сказала Ли. — Не об Эрни. Я хочу поговорить о Кристине.
41. БУРЯ
К пяти часам вечера ураган обрушился на Пенсильванию. Лавины снега сыпались на опустевшие дороги и города. Люди не выходили из домов. Отмечая приближение Рождества, они были заранее благодарны матери-природе за то, что им будет о чем рассказать в ближайший вторник на работе.
Однако в тот вечер в матери-природе не было ничего материнского. Она была озлобленной на весь мир старухой ведьмой; Рождество ничего не значило для нее. К семи часам она завалила снегом все улицы Либертивилла и сломала сорокафутовое дерево, росшее на перекрестке Мэйн-стрит и Бэйзн-драйв. Дерево упало и перерубило кабель светофора, отчего тот сразу погас. Двое или трое припозднившихся пешеходов сначала взглянули наверх, а затем ускорили шаг.
К восьми часам, когда мистер и миссис Кэйбот наконец вернулись домой (чем несказанно обрадовали заждавшуюся Ли), местная радиостанция передала обращение полиции штата Пенсильвания, призывавшей граждан не выезжать из города.
К девяти часам, когда Майкл, Регина и Эрни Каннингейм уселись за праздничный стол с тетей Викой и дядей Стивом, сорокамильный участок основной магистрали Пенсильвании был завален снегом. К утру магистраль была перекрыта целиком.
К девяти тридцати, когда в полной темноте гаража на Хемптон-стрит внезапно зажглись передние фары Кристины, на улицах Либертивилла уже не было почти ни одного человека.
Тишину гаража нарушил звук заработавшего двигателя.
В кабине Кристины повернулся рычаг переключения скоростей.
Она сдвинулась с места.
Большая железная дверь гаража поднялась, и в помещение ворвалось облако белого снега, заискрившегося в лучах мощных фар.
Кристина выползла наружу и поехала вниз по улице. Ее шины резали снег ровно по прямой, без отклонений и колебаний.
Затем во вьюге замигал и погас красный огонек. Кристина повернула налево, в сторону Кеннеди-драйв.
Дон Ванденберг сидел за столом в офисе заправочной станции своего отца. Тот велел сычу держать ее открытой до двенадцати часов ночи, а сам отправился праздновать Рождество.
Дону было тоскливо, он не выносил одиночества. Он вспоминал Бадди, который притягивал друзей, как магнит, и всех приводил на ночные дежурства. Теперь они исчезли.
Хотя иногда Дону казалось, что они были здесь. Иногда у него было такое чувство, будто он мог оглянуться и увидеть их сидящими рядом — Ричи Трелани с одной стороны. Шатуна Уэлча с другой, а между ними Бадди Реппертона с бутылкой «Техасского драйвера» в руке. Всех троих — отвратительно бледных, с глазами, как у мертвых рыб. И Реппертона — поднимающего бутылку и шепчущего: «А ну-ка выпей, задница, — скоро ты будешь мертвым, как мы».