КРИТИЧЕСКАЯ МАССА ЯДЕРНОГО РАСПАДА
Шрифт:
Перед обедом в конце приборки старший помощник командира корабля «со товарищи»: корабельным врачом, заместителем командира по политчасти и командиром БЧ-5 принимали качество работы и чистоту в помещениях. Если на белом платке старпома, которым он проверял отсутствие пыли, появлялся хотя бы намёк на её наличие, то горе и позор приборщикам этого помещения. Они повторно будут делать приборку и корабль в итоге будет блестеть!
К исходу дня леера и просохшее бельё убирались. Моряки, вымытые в душевых корабля, переодетые в чистое платье, отдыхали и готовились к сходу на берег. Некоторые из них перекуривали, некоторые – мирно и чинно, беседуя друг с другом, расхаживали по палубе сверкающего чистотой слегка покачиваемого на волнах, эсминце.
Казалось бы, жизнь прекрасна и удивительная…, но и полна всевозможных неожиданностей! И если открыть «коробочку» - то есть рот, то сюрпризы тут, как тут – здравствуйте!
Валера Подколзин в общем потоке стирщиков добросовестно выстирал, затем развесил на леерах простыни всех курсантов и стал ожидать, когда солнышко извлечёт из них остаток влаги. От скуки, в широте приветливой артистической натуры развлекал таких же, как сам матросов ответственных за стирку, травлей баек. Всё бы ничего, но когда Валера решил собрать сухие простыни, то на месте их не оказалось – они исчезли!
С получением «радостного» известия, лица курсантов вытянулись от неожиданного коварства неизвестных шутников. Курсантская смекалка не хотела мириться с тем, что им пришлось спать на подаренных «от щедрот душевных» старожилами корабля дырявых простынях.
– Ша, молчите, никому ни слова! Иначе весь одесский Привоз будет ухохатываться, указывая на меня – мол, смотрите, это тот ротозей, который спит на рваных простынях! – разразился экспромтом Овчинников.
Наконец, наступил день очередной стирки белья. Молва уже приоткрыла тайну шуток с простынями. Володя с длинным крючком в руках заблаговременно спрятался на запасном командном пункте, от выступов которого в сторону кормы корабля расходились леера с сохнущими простынями.
В стремлении задурить головы бдительных стражей сохнувшего постельного белья Валера Подколзин разливался соловьём. Они – стражи на расказни Валеры «ухи развесили», но глазами зорко сопровождали всех, кто проходил мимо. Володя крючком сверху начал снимать простыни. Валера закукарекал, захлопал руками, состроил бойцовскую рожу рассказывая басню: о чём думает петух, когда догоняет курицу. Зрители в восторге хохотали!
Володя благополучно снял простыни, ровно столько – сколько у них увели и спокойно удалился в кубрик. Радостный Валера не стал рассказывать далее публике о чём думает курица, когда её догоняет петух. Этот ответ был написан на лицах сторожей, когда они с открытыми ртами замерли, созерцая пустые леера!
В воскресный день группа курсантов отправилась в Таллинн посмотреть город. Поговаривали, что в местных лесах ещё действуют недобитые группы «лесных братьев». Особых личных интересов ни у кого из товарищей Антона в незнакомом городе не было, посему они решили просто побродить по его улицам.
Стена молчаливой отчуждённости горожан, живущих сами по себе, чувствовалась во всём. Создавалось ощущение, что в малолюдных узких улочках невидимые недоброжелательные глаза сопровождают каждый ваш шаг. На элементарный вопрос продавцу магазина заданного русским языком следовало молчание полного непонимания. Складывалось впечатление, что даже безобидный Томас – флюгер на городской ратуше и тот, подчиняясь дыханию ветра, отворачивал свою металлическую морду.
Антон уяснил, что прибалты это не славяне, немцы их не жгли и не убивали, их города в ходе войны почти не пострадали. После разгрома, всё награбленное Курляндской группировкой немцев, осело по городкам и хуторам этого края. Да и многие из населения с оружием в руках сражались в рядах вермахта. Самые озлобленные из них, переполненные ненавистью ко всему советскому, с рыбьей бессердечностью палками добивали русских, выплывших на таллиннский берег из тонущих судов трагической страницы их военной эвакуации в Кронштадт. Антону припомнился кем-то рассказанный эпизод недавней войны:
– В освобождённом Таллинне русского солдата до предела немоготы припёрла естественная нужда. – Где тут ближайший туалет? – обратился он к встречной уличной прохожей. Та долго мимо него смотрела, безразлично покачала головой и, наконец, изрекла: - Ниц не мае – усё Герман забрал!
Так что, как и в отношениях отдельных людей, так и в строительстве межгосударственных связей правило «насильно мил не будешь» имеет универсальный характер. Радовало глаз, что в городе есть много доброжелательных русских с открытыми, улыбающимися лицами; что Вышгородская крепость, построенная Петром Великим стоит прочно. Надолго ли? – вот вопрос.
Курсанты вернулись на корабль усталые и немного подавленные окружающей действительностью. Первый выход в город одновремённо был и прощанием с ним. На следующей неделе во вторник эсминец должен уходить в море с переходом в город Либаву для постановки в текущий ремонт.
– Почему во вторник? – моряки народ не суеверный, но по традиции военные корабли без острой надобности в понедельник в море никогда не выходят. Этот традиционный закон моря такой же незыблем, как и само море, курсанты усвоили на всю жизнь.
В наступивший вторник, выполняя магическую команду «Корабль к бою и походу приготовить!», все члены экипажа, словно мураши в потревоженном муравейнике, на первый взгляд бессистемно и хаотично, озабочено носились туда-сюда. На самом деле, последовательно и целеустремлённо, каждый на своём месте они готовили эсминец к выходу в море.
Курсанты, наученные горьким опытом случая с простынями, на шутки типа: «быстренько принеси ведро пара» или «продуй макароны для приготовления их по-флотски», больше не покупались. Все они были расписаны дублёрами для несения штурманской вахты на переходе посменно.
Наконец, были отданы швартовы, корабль отвалил от стенки, поднатужившись «кашлянул» из трубы тучкой дыма, неторопливо развернулся и малым ходом потопал на внешний рейд. Вскоре последовала команда «Боевая готовность №2» и Антон в первой смене заступил на вахту.
Выйдя за акваторию порта, словно поезд выбравшийся за пределы станционных разъездов на прямую железную дорогу, эсминец вышел на простор чистой воды моря, послушно лёг на прибрежный рекомендованный курс перехода и увеличил скорость.