Критическая теория

Критическое суждение как необходимая часть научной и образовательной работы будет существовать всегда, пока существуют университеты. Но критика в любом специальном культурном смысле, например «литературная критика», «социальная критика», «критика научных методологий», осуществляется тогда, когда позволяет конфигурация институтов. Например, чтобы существовала литературная критика, требуются регулярное производство литературных произведений и определенная общественная дискуссия, в которой примеры из литературы не только применяются, но и ставятся под вопрос. Таким образом, критика не столько начинает дискуссию, сколько позволяет иначе посмотреть на многие институты, в том числе институт дискуссий.

Критическая теория – не исключение. Этими словами называют группу теорий и концепций XX века,

не просто стремящихся внести вклад в общественную дискуссию, но начать саму эту дискуссию на новых основаниях, поставив под вопрос многие привычные институты, начиная с языка и привычек. Критическая теория развивается там, где задаются вопросы, не насколько язык, речь, способы представления себя, способы действия в окружающем мире являются единственно возможными, а насколько они сконструированы по определенным правилам, в определенное время и с определенными целями. Это не значит, что нужно сразу исправлять эти институты, но только то, что требуется понимать собственные законы их действия, потому что и практики исправления тоже должны быть рассмотрены в оптике критической теории.

Итак, начальная предпосылка критической теории – социальный конструктивизм, противоположный наивному реализму, исходящему из того, что привычный нам опыт вполне позволяет ориентироваться не только в ближайшем нам мире бытовых решений, но и в мире социальной жизни, и в мире идей. Такой наглости наивного реализма противостоит и всякая серьезная философия, даже если она не обязательно называет себя критикой или критической философией. У критической теории есть свои противники, начиная с тех, кто заявляет о себе как о «фактологах» и бранит любую теорию за якобы легковесность, поспешные обобщения и запутанность, и кончая теми, кто привержен одним формам критической мысли и плохо воспринимает другие формы, которые кажутся недостаточно критическими, повторением уже сказанного в книгах.

Далее, критическая теория всегда спорит, она никогда не претендует на синтез, потому что рассматривает и синтез как одно из ситуативных понятий, как то, что может в какой-то момент для каких-то целей состояться, но не отменит и других ситуаций, столь же возможных или оправданных. Критическая теория учитывает то, как Гегель понимал это слово «синтез» – как «снятие», парадоксальный жест, сохраняющий смысл и при этом его отменяющий, – и поэтому и в понятии синтеза находит повод для новых споров. Исходя из такой постоянно «неготовой» позиции критической теории, в этом курсе мы будем прослеживать, не столько как возникли отдельные идеи, сколько как стали возможны споры и непримиримые дискуссии, которые продолжают будить мысль, даже если они состоялись несколько десятилетий назад.

Еще критическая теория всегда связана с критикой языка, критикой социальных обычаев, критикой эмоций, привычек, чувственных установок… в этом смысле критическая теория может проявиться где угодно, даже в истории питания, которая будет изучать, как, например, сыры способствовали отдельным видам социальной мобильности, а кофе – социальной дискуссии. Главное – не торопиться и не выводить какие-то «общие законы», которые на поверку оказываются просто желанием подогнать вопрос под готовый ответ, а не рассмотреть содержание вопроса от начала и до конца.

Наконец, критическая теория, будучи независимой, позволяет обрести независимость и другим направлениям мысли. Можно сказать, это интеллектуальная электростанция для любой мысли: не только историк и филолог, но даже богослов с пользой узнает критическую теорию, например, чтобы разобраться в вопросах о «непознаваемом», «жертве», «спасении», которые благодаря критической теории можно сформулировать четче, преодолев косность обыденного понимания. Поэтому критической теории не надо бояться, если вы занимаетесь чем-то далеким от левой мысли, потому что единственное, с чем она не мирится, – это с лицемерием, с системой подмен в общественной жизни, тогда как со всем остальным она может вступить в диалог. Единственное, от чего нужно предостеречь, – от наивности, которая все слова пытается истолковать по-своему.

Я не раз сталкивался со случаями полного непонимания критической теории со стороны вполне профессиональных людей. Например, почтенный исследователь возмутился словами «колонизация Арктики в 1930-е годы», заявив, что в Арктике только льды и белые медведи. Но колонизация – это определенная практика узнавания и освоения новых земель, не зависящая от наличия колонизируемых, а только от установки колонизаторов. Или другой, не менее почтенный исследователь ополчился на слова «конструирование публики» из статьи с критикой массовой культуры, заметив, что люди ходят на зрелище за удовольствием, а не для того, чтобы стать сконструированными. Но зрелище, удовольствие, совместное переживание – это как раз часть конструирования публики, что люди вдруг становятся публикой со своей позицией и со своим отношением к происходящему, в том числе утверждая наравне с другими властными амбициями и свое право на удовольствие. Третий, столь же почтенный исследователь, заявил, что невозможна «фундаментальная онтология» по Хайдеггеру, потому что онтология не бывает прикладной, тем самым поверив грамматике слов больше, чем их конструктивному смыслу. Я встречал людей, не понимавших выражений вроде «два тела короля» (Э. Канторович), «великое переселение образов» (Аби Варбург) или «хронотоп» (М. М. Бахтин), и всякий раз пришлось отдельно работать, чтобы эти выражения стали понятны. К сожалению, долгое время у нас философия в массовом варианте не была критической, например, я не раз встречал в ней упреки вроде: «Гуссерль ставит под вопрос реальность внешнего мира, но при этом он сидит на стуле и ест»; здесь, с одной стороны, смешивается ряд существования и ряд ценностей, а с другой – философская проблематизация и ситуативное действие, которое само имеет некоторые рамки. Поэтому те, кто мыслил критически, должны были часто бороться против такой инерции слова и обыденного восприятия.

В узком смысле критическая теория искусства (науки, повседневности…) – это исследование того, как и в какой мере искусство (наука, повседневность…) поддерживает существующие порядки, их инерцию, и как можно преодолеть эту инерцию средствами искусства, науки, мысли, чтобы сделать порядок справедливее. При таком узком понимании правдиво утверждение Гегеля: «Истинное – это целое». Но нам интересна критическая теория как средство разобраться и с тем, как по-разному можно понимать само выражение «социальный порядок», выяснить, насколько сам тот аппарат, который мы употребляем сколь угодно критично, выдерживает проверку критичностью. При таком понимании критической теории и Кант, и Гегель окажутся нашими собеседниками и оппонентами, и нужно еще проверить, что такое «истинное» и «целое», правильно ли мы поняли эти слова и понятия, которые обосновывают эти слова. Поэтому в сравнении с предшествующими моими большими курсами: «Постмодерн-культура и культура постмодерна», «Европейская классическая философия» и «Теории современного искусства», доступными в печатном виде, этот курс более экспериментален. Он приглашает не только узнать новое, но принять участие в спорах, которые, длясь многие годы и иногда не завершившись и до сего дня, позволяют по-настоящему аналогично подойти к основным понятиям социологии и эстетики.

Из современных русских философов моего поколения в мире стали известны именно левые мыслители, ведущие напряженный диалог с различными направлениями критической теории, – Оксана Тимофеева, Кети Чухров, Артемий Магун, Йоэль Регев. Я с вниманием относился ко всему, что делают эти и другие замечательные мыслители, еще со студенческих лет, когда разговор с кем-то в курилке, у книжного развала, по пути к метро оказывался более содержательным, чем целая лекция профессора, который читал по старым конспектам. Этот курс – это жест благодарности в том числе тем, кто сбил первокурсника с толку, вывел, словами Канта, из «догматического сна» и научил видеть вещи гораздо шире и глубже, как я даже не предполагал.

6 мая 2021 г.

Выражение «критическая теория» – название для большого числа подходов, которые могут быть не согласны между собой, но у которых есть некоторые общие черты. Прежде всего, критическая теория исходит из того, что знание никогда не бывает нейтральным, и даже если оно позволяет достичь достоверных убеждений об окружающем мире, все равно последствия знания могут быть идеологическими. Поэтому задача критической теории – блокировать непредсказуемые идеологические эффекты мнимонейтрального знания, показав, в какой момент знание утрачивает нейтральность и начинает обслуживать систему привилегий, например привилегированный доступ носителей знания к определенным рычагам управления. Когда Фрэнсис Бэкон Веруламский сказал «Знание – сила», он имел в виду вполне определенную силу – силу тогдашнего английского правительства, силу тех, кто и собирал систему государственного управления. Знания тех, кто не был допущен до этой системы управления, силой не были. Но и знания, которыми обладали люди, допущенные до управления, не были нейтральными: например география в Британии утверждала определенные формы колонизации, власти над пространством, а литературные знания, например чтение Цицерона, – систему политических решений, которые признаются нормальными и отвечающими достоинству империи.