Критические рассказы
Шрифт:
Эти песни так у нее и зовутся: „Песенка о вечере разлук“, „Песня последней встречи“, „Песнь прощальной боли“».
Дома у нее нет. Она так и говорит в «Подвале памяти»:
…Ну, идем домой! Но где мой дом и где рассудок мой?Веселое слово «дом» стало для нее воспоминанием далекого прошлого:
Мой бывший дом еще следил за мною…Быть сирой и слабой, не иметь ни возлюбленного, ни дома, ни Музы (ибо «Муза ушла по дороге») — здесь главная тема Ахматовой. Изо всех мук сиротства она особенно облюбовала одну: муку неразделенной любви. Я люблю, но меня
Говоря от лица нелюбимых, она создала вереницу страдающих, почернелых от неразделенной любви, смертельно тоскующих женщин, которые то «бродят как потерянные», то заболевают от горя, то вешаются, то бросаются в воду. Порою они проклинают любимых, как своих врагов и мучителей:
…ты наглый и злой… О, как ты красив, проклятый! …ты виновник моего недуга…но все же любят свою боль, упиваются ею, носят ее в себе, как святыню, любовно благословляют ее.
В те ранние годы в этой тоске и обиде была для Ахматовой странная услада. Порою она и сама признавалась:
Как подарок, приму я разлуку И забвение, как благодать.И еще:
Оттого и лохмотья сиротства Я как брачные ризы ношу.Когда в 1920 году я писал, что она поэт необладания, разлуки, утраты, я и не предвидел, что в дальнейших ее книгах эта тема будет у нее оправдана жизнью. Трагическая ее биография не могла не найти отражения в ее более поздней лирике. Странно было бы, если бы в циклах стихов, написанных после «Белой стаи», она не написала бы своего горького тоста:
Я пью за разоренный дом, За злую жизнь мою. Опять подошли «незабвенные даты», И нет среди них ни одной не проклятой.Словно для того, чтобы доказать, что ее лирика и в самом деле питается чувством необладания, разлуки, утраты, она к концу жизни ввела в свой поэтический лексикон такие негативные слова, как «непосылка», «невстреча». В 1963 году она написала стихи, которые так и называются «При непосылке поэмы», а «невстреча» стала ее лирической темой в пятидесятых годах. В тогдашних ее тетрадях появились стихи, основанные на несостоявшихся и невоплощенных событиях:
Таинственной невстречи Пустынны торжества, Несказанные речи, Безмолвные слова, Нескрещенные взгляды…Встреча не состоялась, слова так и остались безмолвными, речи — несказанными, и Ахматова с горьким весельем празднует этот праздник утрат и обид:
Несказанные речи Я больше не твержу, Но в память той невстречи Шиповник посажу.И снова:
Сюда принесла я блаженнуюИ еще через две страницы:
Не придумать разлуки бездонней, Лучше б сразу тогда — наповал… И, наверное, нас разлученней В этом мире никто не бывал.……………………………
Несостоявшаяся встреча Еще рыдает за углом.О таких же «невстречах» она писала и в молодости:
…на груди моей дрожат Цветы небывшего свиданья. О радости небывшей говорил.Множество ее стихотворений написаны под знаком не и без: «нецелованные губы», «бесславная слава».
И в ее «Поэме без героя» — тот же пафос невоплощения, необладания, отсутствия:
Звук шагов, тех, которых нету, По сияющему паркету…Поэтому особенно заметны на ее страницах среди множества не и нет редкие стихи, воплощающие радостное да. И как умела она в те давние годы заражать и нас своею радостью:
Просыпаться на рассвете Оттого, что радость душит, И глядеть в окно каюты На зеленую волну, Иль на палубе в ненастье, В мех закутавшись пушистый, Слушать, как стучит машина, И не думать ни о чем, Но, предчувствуя свиданье С тем, кто стал моей звездою, От соленых брызг и ветра С каждым часом молодеть.…Когда перелистываешь книгу Ахматовой — вдруг среди скорбных страниц о разлуке, о сиротстве, о бездомности набредешь на такие стихи, которые убеждают нас, что в жизни и в поэзии этой «бездомной странницы» был Дом, который служил ей во все времена ее верным и спасительным прибежищем.
Этот Дом — родина, родная русская земля. Этому Дому она с юных лет отдавала все свои самые светлые чувства, которые раскрылись вполне, когда он подвергся бесчеловечному нападению фашистов. В печати стали появляться ее грозные строки, глубоко созвучные народному мужеству и народному гневу. Голос ее из интимного, порою еле слышного шепота стал громким, витийственным, грозным голосом истекающего кровью, но непобедимого народа:
Мы детям клянемся, клянемся могилам, Что нас покориться никто не заставит! Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет… И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами — Живые с мертвыми: для славы мертвых нет… Пусть женщины выше поднимут детей, Спасенных от тысячи тысяч смертей…В статьях об Ахматовой мне случалось читать, будто эта боль и радость о русской земле появилась в ее поэзии нежданно-негаданно, — лишь во время последней войны. Это, конечно, неверно. В книге «Белая стая», созданной в годы первой войны (1914–1917), она высказала такие же чувства; в самом начале войны она сочувственно записала слова, услышанные ею в народе: