Критика тоталитарного опыта

Марков Борис Васильевич

Короче говоря, человеческая, культурная цена технической модернизации, в чём-то более справедливого социального переустройства, военных побед в советский период оказалась чудовищно высокой. Все типологические черты тоталитаризма именно в нашей стране возникли впервые. Мы дали этот ужасный образец миру. Причём наш советский вариант тоталитаризма оказался самым жестоким к своим подданным – их репрессировали не по отдельным общественным секторам, как итальянские фашисты и германские нацисты (евреев, лидеров рабочего движения, часть священнослужителей, затем «неарийских» военнопленных), а именно тотально – по всем социальным группам («бывших» собственников и представителей имперского государства; крестьян-«кулаков»; «вредителей» инженеров, учёных, представителей прочих групп интеллигенции; военнослужащих, партийных работников; церковников и «сектантов»; почти всех вернувшихся из эмиграции, многих других).

Вот ещё один наудачу взятый пример. Профессор Венского университета Б. Мак Клуглин взялся проследить судьбы своих соотечественников

ирландцев, которые в 1920-е годы примкнули к коммунистическому движению у себя на родине, а затем в силу тех или иных жизненных обстоятельств пытались найти убежище в СССР. В монографии проанализированы личные и следственные дела этих людей, воспоминания их родных и близких; другие материалы об идейных эмигрантах из Зелёного острова в нашу страну после революции. Эти люди всей душой разделяли представление, что советская страна прокладывает путь к коммунизму. Они искренне стремились помочь Стране Советов. Все они разочаровались относительно своих иллюзий о советской системе. Монография правильно называется «Брошенные волкам. Ирландские жертвы сталинистского террора» [12] . Двое из них попытались вырваться обратно на родину; им это не удалось; их и всех остальных нескольких ирландских эмигрантов в СССР ждали аресты, расстрел или гибель в Гулаге. Надо ли пояснять, что точно такой же оказалась судьба представителей остальных этнических диаспор в центре мирового Интернационала? Автор рецензии на эту монографию, Ф.И. Фирсов абсолютно верно завершает её более общим выводом: «Книга ирландского историка. наглядно показывает, что в тоталитарной системе каждый человек является её заложником; ждёт ли его арест, расправа – вопрос только времени» [13] .

12

McLoughlin B. Left to the Wolves. Irish Victims of Stalinist Terror. Dublin, Portland. Irish Acad. Press, 2007. XVIII, 294 p., ill.

13

Вопросы истории. 2008. № 5. С. 170.

Та же самая участь – гибель в застенках Гулага ожидала представителей всех остальных этнических землячеств Коминтерна в России; значительную часть «национальных меньшинств» СССР вообще [14] .

Разумеется, у тоталитаризма имелись свои исторические предпосылки, как-то объясняющие его победу в стране, изнемогшей от участия в мировой и гражданской войнах, уставшей от пред– и послереволюционной анархии. Может быть, тут скрывается вышеупомянутая «логика эпохи»? Любой ценой навести порядок в истерзанной стране? Что ж, действительно навели. Но убивать направо и налево не прекратили даже после этого. Вообще объяснение не есть оправдание. Тоталитарный режим можно сравнить с лекарством, которое унимает боль самым радикальным способом – умертвляя пациента. Это даже не метафора, поскольку среди всех признаков тоталитарного строя главный – периодическая ликвидация части населения страны. Именно этим данный режим отличается в первую очередь от своих исторических прототипов – кровавых диктатур и деспотий прошлого. Те хотя и возникали на волне репрессий, но не превращали их в многолетнюю повседневность уже после своей окончательной победы, как это произошло в СССР.

14

См., например: Джуха И. Стоял позади Парфенон, лежал впереди Магадан. История репрессий против греков в СССР. Греки на Колыме. СПб., 2010.

В период тоталитаризма история продолжалась и у нашей страны, достигшей многого в науке, экономике, культуре. И вопреки, и – парадоксальным образом – благодаря тоталитаризму, который, убивая часть населения, тем самым давал оставшимся в живых редкие возможности для социальной мобильности, проявления своих талантов. Например, в 1930-е гг. в Воронежском университете последовательно арестовывали и убивали нескольких ректоров подряд. Вслед за каждым – некоторых проректоров, деканов, заведующих кафедрами. Их служебные места, квартиры, дачи переходили кому-то из стоявших в очереди на повышение. Точно также обстояло выдвижение новых кадров в армии, НКВД, промышленности и на селе, партийных комитетах и органах советской власти, учреждениях науки и искусства. Какими морально-психологическими потерями эта кровавая карусель обернулось для нескольких поколений советских граждан, можно только гадать.

Впрочем, как говаривал небезызвестный персонаж М. А. Булгакова, – «Подумаешь, бином Ньютона!» Среди всех прочих вполне возможных и даже наиболее вероятных потерь – разрушение лучших, жизнеспособных в начавшемся XX столетии культурных традиций русского дворянства, мещанства, крестьянства, священства; бегство из страны почти 2 миллионов эмигрантов, в своём большинстве, согласимся, далеко не худших наших сограждан; массовая продажа бесценных произведений искусства за рубеж; профанация среднего и высшего образования за счёт пресловутых Пролеткульта, рабфаков, всех прочих советских школ, выпускники которых не владели ни одним языком, включая свой собственный русский. Представители некоторых гуманитарных профессий на Украине, в Белоруссии и в России оказались репрессированы почти полностью (археологи, этнографы, филологи).

Надо ли продолжать этот мартиролог культурных и общественных потерь послереволюционной России?

Не знаю, нужно ли потомкам гордиться страной, народом, которые вытерпели ужасы тоталитаризма, но продолжали учиться, трудиться и воевать несмотря ни на что. Наверное, не философия и даже не историческая наука, а искусство, в том числе проза и поэзия, способны передать весь драматизм той эпохи. Вполне комфортная лечебница, куда в конце концов угодил Ницше, не чета заледеневшей камере Лефортова, набитому под завязку столыпинскому вагону пересылки, заснеженному в сорокаградусный мороз лесоповалу Маглага («Этого Канта бы да в Соловки!..», как беспечно иронизировал булгаковский персонаж – и не зря, совсем недолго).

Так что философу сверхчеловечества не стоило сеять «ветер» аморализма, предшествовавший «бурям» социально-политических катастроф XX века. Он просто не представлял себе количества жертв своей аморальной идеологии. Не знаю, как там обстояли погребальные дела с жертвами турецкой резни армян. Через трубы газовых печей одного Освенцима улетел дым от полутора до четырёх миллионов сожжённых узников (по разным подсчётам). К моменту освобождения этого лагеря Красной армией в нём находилось всего семь тысяч человек. Но вот в ледяных могилах Колымы, Воркуты, Караганды с идентификационными бирками зэков на пальцах ног лежат сотни тысяч наших соотечественников. А ведь это вполне христианский обряд погребения – безынвентарная ингумация, как говорят археологи. Вечная мерзлота их мумифицирована. Так что если христианский миф о страшном суде каким-то чудом когда-нибудь свершится, жертвы по крайней мере нашего тоталитаризма предъявят свои материальные аргументы лично. Просто поговорить тогда с каждым из них, да что там – просто заглянуть в его лицо у всякого апологета тоталитаризма не хватит оставшейся жизни.

О том же самом один из стихов (А. Рыбакова [15] ) громадной (990 стр.) антологии «Поэзия узников ГУЛАГа» (М., 2005):

Нет мира ни на сердце, ни в мире!Всё слышу залпы под полом тюрьмы,Звон кандалов застуженной СибириИ Дантовы преданья Колымы.Всё помню их – тех зорких и упрямых,Кто лютой Тьме пришёлся не с руки.Всё вижу их – в неотомщённых ямахГниющие покорно костяки.И пусть глаза живущих забываютИстёртый профиль павшей головы,И пусть в бальзамах быта заживаютБылые раны и бледнеют швы,Я знаю – время сводит эти пятна,И камни опускаются на дно.А мне – мотать весь этот фильм обратноИ заново глядеть на полотно».

15

Андрей Рыбаков (1916–1988) – из петербургской семьи потомственных военных моряков. Учился в театральной студии имени В.И. Немировича-Данченко и в Литературном институте. Арестован в мае 1945 г., пятилетний срок отбывал в Сибири, в Мариинских лагерях. После лесоповала попал в лагерный театр. По выходу из лагеря стал профессиональным драматическим актером.

II

Переписка об организации дискуссии

1. Б. В. Марков – С. П. Щавелёву

26 декабря 2009 г.

Санкт-Петербург – Курск.

Сергей Павлович, посылаю тебе свой ответ. Он написан несколько официозно. Это на тот случай, если ты опубликуешь свой текст. [Тогда] будь добр, отправь туда же и мой ответ. Мне, конечно, неприятно, что именно меня ты выбрал среди множества тоталитарных философов, но я готов поспорить на эту тему, ибо она выведет на множества действительно важных и актуальных вопросов.

Всех тебе благ в Новом году!

Б.В. Марков.

2. С. П. Щавелёв – Б. В. Маркову

30 декабря 2009 г.

Курск – Санкт-Петербург.

Дорогой Борис Васильевич!

Мне как-то неловко отвлекать на себя Ваше просвещённое внимание. Очень и очень Вам благодарен за него; польщён, рад, что Вы не обиделись на меня, а восприняли мой «пасквиль» научно-теоретически. Ведь это Вы сделали меня доктором философии, без Вашей великодушной поддержки в 1994 году я бы остался вечным доцентом. Всегда это помню и мню себя одним из Ваших учеников. Как завещал Б.Л. Пастернак, имя важнее положения, особенно в наше смутное время. А Марков из Петербурга – это имя в русской философии.