Кривая Империя (Книга 1 - Князья и Цари)
Шрифт:
Звонят колокола. Служатся церковные службы-литургии, подносятся дары. Государь милостивы слова говорит всем лучшим людям, каждого называет по отчеству. Правда, руины вокруг. Ах, да! Оказывается, здесь только что шли бои!..
– А что это у нас тут за генерал иноземный?
– А это, батюшка, наместник королевский, Сологуб.
– А не желаешь ли ты, генерал, вступить в московскую службу с повышением в чине, звании, с выдачей денежного, вещевого и кормового довольствия на год вперед? Не желаешь. Ну, будь здоров, пей, гуляй с нами и домой отбыть не забудь.
– А это что за воины в пестрой форме?
– А это, государь, королевские стрельцы - смелый, обученный народ!
– Здравствуйте
Такой дичи ни один князь до той поры не допускал. Никто не был казнен в Смоленске. Никто не выслан. Желающим переселиться в Москву выдавались подъемные суммы и немедленно предоставлялась московская прописка. Нежелающим - сохранялись имущество и достоинство, у кого что было. Мирная практика имела успех. Смоляне враз успокоились и московских ужасов бояться перестали. Сологуб, как дурак, вернулся к королю и лишился головы...
Здесь сердце язвительного автора охватила досада на самого себя. Все казалось ему, что горбатого может исправить только могила, а кривая мораль пришлых да ушлых неисправима вовсе. И весь жизненный опыт в один осмысленный "сорок" говорил ему об этом прямо и честно. На этой каверзной мысли сел он и книгу писать. Да вот засбоило! Добрый царь помиловал честных людей, а должен был рвать этих набожных дураков каленым железом. Добрый победитель отпустил военнопленных и пайки им выдал сверх женевской конвенции, а должен был содрать с них иноземную форму вместе с кожей, живьем зарыть в оврагах. А уж Сологуба-голубчика, сами понимаете, торжественно должны были под белы ручки сопроводить к сосновому пенечку, а не домой к королю, жене и детям.
И начал автор сомневаться да кручиниться. Как вдруг мелькнула-таки верная мысль и засияла, очищенная медом и пивом. Не сам государь согрешил милосердной ересью, это его кто-то подучил, сбил с пути истинного! Кто же это такой светлый и умный советовал князю? Посмотреть бы на него! Я хочу видеть этого человека!
Да вот же он, советник ученый! Вельможный пан князь Михайла Батькович Глинский! И советовал он правильно, в соответствии с Чувством. И не было в его советах никакого гнилого либерализма. А был холодный расчет да дальнобойный план. Все три захода на Смоленск гундел Михаил на ухо царю, что нужно Смоленск отдать ему. На прокорм, управление, суд, расправу. Сильно он, Михаил, в этих православно-польских делах понимает! Царь кивал: да, да, получишь, получишь. Глинский на радостях слал гонцов к смолянам, уговаривал да обещал. Иностранных пушкарей из-за бугра выписал. Осадой руководил, переговоры направлял. Гнев царский смирял: жалел своих будущих подданных. И получил шиш с маком. Кинули его. Отправили на границу, подставиться под королевский контрудар.
Озлобился Миша. Сразу сел за письменный стол и прямо королю написал: извиняйте, был неправ, готов обратно. Одного не учел князь. В России неумытой - все наоборот. Тут холопы куда более господ к грамоте способны. Вот он тебе свечку держит, рыло скособочил, мурло - мурлом. А сам бегло рыщет мутным бельмом по строкам твоей латыни. Ты письмо с панычем отправил и спать лег, а он в седло - и к боярину Челяднину да князю Голице с доносом. И вот тебя уже ловят на дороге, облапывают да ощупывают и находят ласковые письма королевские. А там уж ты в железах, в телеге отправляешься в стольный град Москву. А война без тебя разгорается пуще прежнего.
Голица и Челяднин, окрыленные успехом и обласканные государем, получили 80 000 (две тыщи сороков!) московского войска и храбро ринулись на врага. Король смог собрать только 30 000 войска под командой православного князя Константина Острожского (запомните это имя!). Войска сошлись под Оршей. После формальных переговоров начались бои. Польско-литовских русских было меньше, и они побежали. Наши русские отважно пустились вдогонку. Из кустов по ним ударила артиллерия Острожского. Картечь скосила толпы атакующих, добивать их пошла пехота из засадных полков. Закрутилась мясорубка. Наши прыгали в речку, на них прыгали следующие, все калечились и тонули. Острожский сначала атаковал полки Челяднина. Голица беспокойно наблюдал, как рубят его товарищей. А как же ему было не наблюдать, когда Глинского ловил он, а старшим в войско назначили Челяднина? Потом Острожский навалился на Голицу. Теперь отдыхал Челяднин. Его Чувство справедливости тоже не дремало: он был старше и знатнее Голицы, но этого сосунка ему навязали чуть ли не в одну версту!..
Король Сигизмунд писал потом Великому магистру Ливонскому в благодарность за мудрые советы, что москвичи потеряли только убитыми 30 000 человек. Речка Кропивна была запружена телами и вышла из берегов...
Тут я вас неожиданно спрашиваю:
– Хорош ли был Константин Острожский для Руси?
– Что за дурацкий вопрос! Конечно, плох! Погубил 30 000 наших, сволочь, фашист!
– А я говорю - хорош!
И вы с ненавистью смотрите на меня, пальцы ваши дрожат на бердыше, вы начинаете орать, обзываться и уже пора нам подраться. Но я предлагаю вам выложить на стол вашу масть. И вы гордо бросаете на зеленое библиотечное сукно 30 000 этих невинно убиенных.
А я достаю свою бумажку и бью вас так:
– Пройдет ровно 60 лет, друзья мои, и под Львовом в поместье Константина Константиновича Острожского, сына нашего антигероя, на деньги Острожских, убежавший от московской инквизиции монах Ванька Федоров будет денно и нощно печатать первую воистину русскую книжку - Букварь. Отсюда ее повезут возами по всей православной земле...
Ну, кто более Матери-истории ценен? Наш Букварь или ваши 30 000?
И вы, конечно, поймете, что проспорили.
А пока Острожский-отец двинулся на Смоленск. Мелкие городки сдались ему без боя при первом известии о битве при Орше. Но Смоленск заперся. Новый смоленский наместник Василий Шуйский переловил предателей из городской знати во главе с епископом смоленским за переписку с королем и повесил их на городской стене. Нет, по старому татарскому обычаю епископа-таки пожалели. Остальные красовались на страх Литве в государевых подарках: один в шубе с царского плеча, другой с серебряным ковшом на шее - в довесок к петле. Такое оформление сцены подействовало отрезвляюще, смоляне отважно оборонялись от Острожского. Правда, у него и войск-то было всего 6 000.
Шуйский заслужил царскую похвалу, кличку Шубник и утверждение в должности наместника. Василий удовлетворенно отбыл в Москву.
Небитыми оставались только крымцы. Они долго пугали Василия наглыми посланиями, требованиями прислать всего и побольше, заявляли, что вообще-то хозяева всех городов русских - они. Аргумент был прост. Мы, крымские Гиреи, - Орда. Вы, Москва, - данники Орды, даром что Золотой, а не крымской. Так и платите же, сволочи! И подпись: ваш царь и повелитель Такой-то-Гирей. Наши отнекивались да отдаривались. Гордость держали за пазухой. Глупые татары подумали, что, и правда, можно чем-то поживиться, и в 1517 году двинулись на Русь. 20 000 крымских всадников пробирались на Тулу, когда князья Одоевский да Воротынский обходным маневром обложили их в лесу. Убиты были почти все татары. Царь с боярами долго думу думали, разрывать ли с Крымом дипломатические отношения или как? Решили продолжать корешеваться, как ни в чем не бывало. Чтобы Крым совсем уж не попал под Литву.