Кривая империя. Книга 4
Шрифт:
Истерика Ленина в Совнаркоме не поддается описанию. Он кричал, надувался и краснел, объявлял ультиматумы, грозил отставкой, если Брестский, «похабный» мир не проголосуется. И испугал! Казалось, ну, что такого? — пусть валит! Нет. Его подельники струсили конкретно. Уйди Ленин, им — «большевикам-ленинцам» — никак не усидеть в министерских креслах, еще придется ответить за все дела.
Пошла кулуарная работа, забашляли профсоюзников обещанием портфелей, кого-то пугнули растущим авторитетом эсэров, сплотили болото, сколотили большинство.
Тут
Оказавшись в непримиримой оппозиции, эсэры для «спасения Революции» потянулись к своему верному оружию — террору. Их террор был старомодным, пистолетно-пироксилиновым, и за новым, большевистским — повседневно-повсеместным — не поспевал. Вот примерная хронология этих гонок.
В марте 1918 года происходит правительственный переворот, после этого ЧК тоже становится в основном большевистской. Она контролирует заложников революции — офицеров, попов и прочих попавших под «красное колесо».
В июле эсэры и прочие недовольные, в основном — «белые» офицеры, студенты и крестьянство — поднимают мятежи по Волге, в Москве, еще кое-где. Красный террор включается на полную мощь. Всех захваченных мятежников, их знакомых, родственников, просто прохожих, неудачно попросивших у врага закурить, пускают под нож. Этим летом вообще кровь хлещет, не сворачиваясь. В ночь на 17 июля в Екатеринбурге казнят Николая Александровича Романова — последнего нашего царя, — с семьей и слугами. Других Романовых казнят также настойчиво, кого где отыщут. Внимательно уничтожают всех «столбовых», проявляя завидную реакцию на знакомые фамилии: «Долгорукий», «Голицын», «Оболенский», «Трубецкой» и т.п.
Казни заложников начинаются синхронно с мятежом, — группа офицеров уничтожается в Питере.
В ответ, 17 августа социалист Леонид Каннегиссер убивает палача северной столицы шефа питерской ЧК Моисея Урицкого. 28 августа Фанни Каплан-Ройд, заслуженная, подслеповатая крыса еще азефовско-савинковского подполья, стреляет в нашего дорогого Ильича на заводе Михельсона. Мы с пацанами тут же разряжаем в нее серные пистоны наших жестяных наганов. Но черной тетке на экране ничего, а настоящую Каплан без суда расстреливают в Кремле у мусорного рва.
Очередь красных. Объявляется Красный Террор как государственная политика, как орудие пролетариата. Немедленно, в конце августа две баржи с офицерами затапливаются в Финском заливе. Руки «белых» скручены колючей проволокой. В Питере расстреливают 1300 человек по инициативе местного Совета, по 400-500 человек в ночь. Это — слуги помещиков и капиталистов, частные лица, офицеры. В Москве сразу убивают 300 человек. 20 октября расстреляны еще 500 заложников...
Москва — пример для всей России.
В Нижнем на раны вождя накладывают расстрельный список из 41 «члена вражеского лагеря». В запас берется 700 заложников.
По всей Совдепии разворачивается соцсоревнование, кто больше настреляет. Казнят целые семьи — по 5 и более человек. Убивают всех, в ком видится проблеск мысли, — инженеров, летчиков, священников, лесничих, журналистов. Ну, и офицеров, офицеров, и еще много-много раз — офицеров.
Списки расстрелянных назидательно публикуются в печати, с полной утратой чувства юмора:
«Всероссийской ЧК за покушение на вождя всемирного пролетариата расстреляны:
— артельщик Кубицкий за грабеж 400 руб.;
— два матроса — за то же;
— комиссар ЧК Пискунов — попытка продать револьвер;
— два фальшивомонетчика...».
Тут деяния и заслуги вождя всемирного пролетариата неосторожно объявлены тождественными воровским заслугам его паствы. Как же было и журналистов не стрелять? Вот еще коронный опус:
«За убийство т. Урицкого и ранение т. Ленина... произведена противозаразная прививка, т.е. красный террор по всей России.... и если еще будет попытка покушения... жестокость проявится в еще худшем виде», — это они сами о себе так!
Средняя норма расстрелов была такая:
— в столицах тысячи человек;
— в губернских городах — десятки или сотни;
— в захолустных торжках и моршансках — всех, кого наловят, — от нескольких человек — до одного-двух десятков.
Эсэры и анархисты просто шалели от такой резвости. Это же они — лидеры террора, чистого террора против царской нечисти! А чтоб так, против всего народа? — это слишком! И взялись за свой привычный динамит. 25 сентября 1919 года было взорвано «партийное большевистское помещение» в Леонтьевском переулке в Москве.
В ответ большевики просто поставили на расстрельный конвейер всех тюремных обитателей. В регионы пошли официальные разнарядки. Саратов, например, получил заявку на 60 персон.
В Москве Дзержинский, приехавши с места взрыва, приказал немедленно начинать стрелять «всех представителей старого режима» во всех тюрьмах и лагерях»...
Я прерываю это скорбное расстрельное описание, — оно огромно, беспредельно, бесконечно. Главное, что следует отсюда уяснить: машина сформировалась за год-два, стала работать четко и бесперебойно. Идеальный инструмент Революции, Индустриализации, Коллективизации, Осоавиахимии, Электрификации всей страны, продольной и поперечной ее Канализации был получен! Но найден он был не в миг. Озарение сие в большевистских умах наступило не от гениальности вождей, но от многовековой тренировки, от правильного кодирования народной генетики всеми предшествующими поколениями хозяев наших.
«Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа»...
Ух! — еле успел кавычки поставить! Чуть было меня партиоты не ухватили за эту мерзкую фразу. И было бы поделом, ибо закавыченный приговор естественно проистекает из материалов следствия, предпринимаемого на этих страницах. Но, слава богу, отыскался истинный исполнитель гадкой фразы, — приблатненный к кровавой власти писатель по кличке «Горький». Этому можно...