Кризис-менеджер для Золушки

Лазарева Вик

«Да, заигралась я. Вот же дура!», — ругаю я себя, краснея. Увидев моё смущение, он удовлетворённо улыбается. Я признаю, что меня очень сильно к нему тянет. «Не был он боссом, не был бы Нейманом, всё бы было по-другому», — с сожалением заключаю я. «Просто своему «спасителю», наверное, бы уже отдалась», — усмехаюсь я. Объявили посадку, и я вздыхаю с облегчением, что этот разговор можно завершить. Садимся в самолёт, у нас места рядом. Даниил пропускает меня к иллюминатору и помогает положить сумку и портплед на полку. Садится рядом. Через время я понимаю, что третьего пассажира с нами рядом не

будет. И этому я тоже не удивлена. Взлетаем. Я включаю наушники от плеера с музыкой и, откинувшись на спинку кресла, закрываю глаза. Чувствую, что он на меня всё время смотрит. Через пятнадцать минут мне становится жарко, а щёки горят от его взгляда.

— Может, уже поговорим? — обращается он ко мне.

Я вытаскиваю наушники и смотрю на него с улыбкой.

— А ты любитель поговорить.

Разносят напитки.

— Возьми мне воду без газа, — прошу я.

— Я накануне разузнал о тех, с кем предстоит вести переговоры и представлять проект, — неожиданно говорит он.

— Ты волнуешься?

— Нет, — пожимаю плечами.

— Конечно, многое зависит от того, кто именно будет на встрече с нами, но я уверен, что всё пройдёт хорошо. Контракт будет наш, — улыбается Даниил. — Сразу, конечно, они не подпишут. Возьмут тайм-аут на раздумье.

— Встреча завтра?

— В 11.00.

Мы стали говорить о работе, о модернизации производства, о новых проектах. Разговариваем половину полёта. А потом он неожиданно спрашивает:

— Почему ты не хочешь лететь к отцу?

— Давай не будем. Я вообще не хочу говорить на эту тему, — тяжело вздыхаю я.

— Тебе даже неинтересно какой он человек?

— Нет.

— Жестоко.

— Жестоко было поступить так с нами, — сердито говорю я.

— Но ваша мать его не простила и отрезала все пути, — возразил Даниил. — Она даже скрыла от него, что родилась ты.

— Да, потому что она была очень сильно обижена и ранена предательством! Если бы он был настойчивее и терпеливее, то со временем она бы простила его, потому что любила! — со злостью смотрю на него. — Но он предпочёл создать другую семью, а потом вообще уехать!

— Предательство…, — задумчиво произносит Даниил.

— Да предательство! А ты не так называешь измену и то, что он сделал? — испытывающим взглядом смотрю на него.

— Ты права. Но это в прошлом, Полина. Нужно жить настоящим, — твёрдо возражает Даниил. — Твой отец очень хороший человек и он все эти годы мучился тем, что сделал. Он искал Ольгу, но его ввели в заблуждение.

— Именно это меня больше всего и злит, — со злостью выпаливаю я.

— Я не буду оправдывать свою мать, я осуждаю её поступок, — грустно говорит он и опускает глаза. — Но на неё уже нет смысла злиться…

— Вот как?! Может мне ещё прощения у неё попросить? Его взгляд становится настолько мрачным, что мне не по себе.

— Потому что её больше нет, — тихо говорит Даниил, сжимает челюсти от боли и закрывает глаза.

Я вижу как он сглатывает подступивший ком волнения. В его голосе и в взгляде я слышу и вижу столько боли и одиночества, что мне становится стыдно за свои слова.

— Прости меня, — почти шёпотом говорю я. — Мне очень жаль, — кладу ладонь на его руку.

Даниил сжимает мои пальцы и

смотрит мне в глаза. Мы молча смотрим друг на друга. Да в его глазах действительно читается одиночество и мне нестерпимо хочется прижать его к себе, поделиться теплом. Он гладит второй рукой мою щёку, берёт за затылок, притягивает к своим губам и целует очень нежно, только слегка касаясь губ языком. Это был такой волнительный поцелуй, не покоряющий и подчиняющий, а прикасающийся, дарящий тепло и нежность. Даниил отрывается от моих губ и прижимает меня к своей груди. Я слышу, как его сердце бьётся, чаще чем один удар в секунду и этот звук, как музыка, отзывается в моём сердце и всём теле. Беру в свои ладони его руку и сжимаю. Так мы и сидим, не говоря друг другу ни слова, почти до конца полёта.

Когда мы приземляемся в Пулково, то уже нормально с ним общаемся. Я не бешусь, вежлива и мягка. Приезжаем в гостиницу, регистрируемся и получаем карточки от номеров. Едем в лифте.

— Пообедаем вместе? Кстати, у нас ещё полдня и весь вечер. Может, сходим куда-нибудь?

— Куда?

— Что ты любишь? Клуб, театр, бар?

— Завтра нужна свежая голова, поэтому точно не бар и не клуб, — улыбаюсь я. — Давай просто погуляем. С погодой сегодня повезло, солнечно и тепло.

— Отлично. Значит, гуляем и ужинаем. А завтра отметим, — улыбается он. — А сейчас есть хочешь?

Я показываю пальчикам, что чуть-чуть, и улыбаюсь. Даниил наклоняется и коротко целует меня.

— Жду тебя в ресторане гостиницы через пятнадцать минут.

На обед я взяла только салат и цитрусовый фреш.

— Ты всегда ешь как птичка? — грустно спрашивает Даниил.

— Нет. Только перед прогулкой. А после прогулки могу съесть слона, — смеюсь я.

— Ты права, налегке лучше, — улыбается он, доедая свой медальон из ягнёнка с запечёнными овощами.

— Почему адреналин? — улыбаясь, спрашиваю я.

— А-а, давно было, когда я был юным и безбашенным. Гонял на спортбайке, носился по горам на сноуборде и был помешан на экстриме.

— Представляю эту бурную жизнь, — закатываю я глаза. — Между гонками и прыжками вечеринки, алкоголь до обморочного состояния и беспорядочный секс. Видели мы этих экстремалов.

— Ого, так ты просвещена в этом вопросе? — удивлённо поднимает он брови. — Откуда?

— Неважно. И что же такого заядлого экстремала заставило стать серьёзным менеджером? — иронично улыбаюсь я.

— Грустная история. Не хочу об этом говорить, — он делает притворно сердитый взгляд.

— Хорошо. Не говори. Но татуировка мне понравилась, — улыбаюсь я.

— Мой друг на байке разбился прямо у меня на глазах, когда мы гоняли на Нюрбургринге [5] . С тех пор на байке не гоняю. Сажусь, но не гоняю уже как сумасшедший. Остался только самолёт. И очень редко бываю в горах. Окончил университет, практика, работа и втянулся. Мне нравится моя работа, — он подзывает официанта и расплачивается картой.

5

Нюрбургринг — гоночная трасса в Германии, рядом с посёлком Нюрбург