Кризис на Центавре
Шрифт:
С того момента, когда Кирк вернулся на “Энтерпрайз”, прошло уже семь дней. Все это время ушло на оказание помощи населению Новых Афин и ремонт корабля. Когда звездная база N7 объявила, что оборонная система Центавра не функционирует, со всех планет Федерации в район бедствия отправились корабли. С Земли, несмотря на потерю трех санитарных кораблей, послано еще три. А на орбите Центавра находились уже более двадцати различных судов. Они доставили на планету медперсонал, оборудование и медикаменты. Корабли продолжали прибывать, и вокруг Центавра снова
Введение военного положения вызвало недовольство со стороны Эриксона, но Кирк не принял это во внимание. Он считал, что теперешнее правительство оказалось недееспособным в сложившейся ситуации. Судя по докладу Спока, в Центр Обороны так и не были посланы ремонтные бригады. К тому же, кроме нескольких местных полисменов, в районе бедствия не оказалось никаких представителей власти и правительства.
Кирк часто задавался вопросом: чего, собственно, выжидал Эриксон и почему не предпринимал никаких самостоятельных действий. Однако, по его мнению, на ближайших выборах серьезных изменений в правительстве не должно произойти.
Капитан испытывал большое искушение лично слетать в Макивертон и забрать “Галилей”, но Чехов и Зулу убедили его, что им это доставит еще большее удовольствие. С ними отправились еще шесть сотрудников службы безопасности “Энтерпрайза”, вооруженных и готовых к любым неожиданностям. Но все обошлось без эксцессов.
Хотя теперь уже хватало медицинского персонала, Джоанна и Боунз Маккой по-прежнему работали во временном госпитале. Правда, ночевать они возвращались на “Энтерпрайз”. Кирк с улыбкой вспоминал, как впервые отправился на “Колумбе” в Парк Первопроходцев, и, едва выйдя из челнока, увидел Джоанну. Следом за ней как раз шел Боунз со своим саквояжем. Но Кирк даже не заметил своего друга. На корабле все были слишком взбудоражены и не успели сообщить ему о том, что девушка жива. Увидев ее, капитан просто оцепенел от неожиданности и застыл на месте.
– Дядя Джим! – восторженно крикнула Джоанна и бросилась к нему.
Скотт с Макферсоном уже практически закончили ремонт коммуникационных систем крейсера и анамезонных двигателей, что давало возможность беспрепятственно добраться до седьмой базы. Там проверят все до последнего винтика, и, по подсчетам Спока, это займет не менее шести недель. Плюс неделю он добавлял на “разгильдяйство” и волокиту. Одно из качеств ученого, которое Кирк высоко ценил, было то, что он всегда называл вещи своими именами.
Два дня назад Кирк встретился с командиром патрульного крейсера Федерации “Конрад” и оформил документы о передаче подозреваемых в причастности к совершению террористического акта. Сам он дал официальные показания, подчеркнув, что Баркли в форме рассказа уже описал всю картину случившегося.
Сэм Когли собирался на Землю вместе со своими подопечными и перед отъездом зашел в рубку поговорить с капитаном.
– Значит, ты окончательно решил вести это дело? – поинтересовался Кирк. – Да, работенка как раз в твоем вкусе.
Когли задумчиво повертел на блюдце кофейную чашку и ответил:
– Не совсем так, Джим. Как только на Земле будут определены законные права моих клиентов, я откажусь от дальнейшего ведения. Тех троих я бы, не задумываясь, защищал и дальше, но в этом случае то же самое придется делать и в отношении их главарей. Так что я лучше откланяюсь. Но все же посоветую, к кому можно обратиться на Земле.
– А сам-то почему не хочешь ими заниматься?
– Резонный вопрос, – немного помедлив, произнес Сэм. – Я отвечу, но хочу, чтобы мои слова не вышли дальше этой комнаты. Хорошо?
– Ну, разумеется!
– У меня солидный адвокатский опыт, Джим, и я много чего повидал на своем веку. Ты знаешь, чего бы я мог добиться, возьмись серьезно за это дело. Но у меня с самого начала было предчувствие, что Баркли врет относительно своей роли в этом заговоре. Я чувствовал, что он и сынок Хольцмана были осведомлены о предстоящем взрыве.
– Скорее всего, так и есть, – согласился Кирк. – Ионизация сейчас уменьшилась, и, просканировав всю поверхность Центавра, мы обнаружили те три оставшихся аннигилятора. Служба безопасности их уже обезвредила и передала капитану “Конрада” в качестве вещественного доказательства. Правда, мне до сих непонятно, почему Баркли решил открыть нам все свои карты?
Когли с улыбкой отхлебнул уже остывший кофе и ответил:
– Да потому, что он дурак! Этот толстяк просто места себе не находил, выискивая возможность похвастаться своим липовым могуществом! До его поросячьих мозгов никак не доходило, что с орбиты легко можно обнаружить присутствие антивещества на планете. Элементарная глупость! Как и уверенность в том, что нормальный человек способен увлечься их политической программой. Это же адаптированный к нашему времени банальный национал-социализм, смрадно пахнущий расизмом.
– Может, просто мания величия? – задумчиво произнес Кирк. – Похоже, не без этого. Баркли решил, что он настолько велик, что никто и не попытается его остановить. Мне кажется, он собирался просто сбежать с Центавра, а потом, шантажируя власти Федерации применением аннигиляторов, вовсе избежать наказания.
Когли согласно кивнул.
– Это ближе всего к истине. Жалко только, что секрет дешевого синтеза антивещества погиб вместе с его первооткрывателем. Хольцман-младщий в эту тайну не был посвящен. Не говоря уже о Баркли. Однако остается опасность, что когда-нибудь найдется еще один головастый парень и начнет варить на кухне антивещество. Но думаю, это не скоро произойдет.
– Мне тоже так кажется. Сэм, а когда ты понял, что Баркли все же виновен?
– Ты знаешь, – ответил Когли, – у меня на подобные вещи чутье. Помнится, года два назад защищал я одного капитана, обвиненного в преступной халатности, нарушении присяги и чуть ли не в убийстве. Вспомнил? Так вот, практически все факты тогда свидетельствовали против тебя, Джим. А я чувствовал, что ты не виновен. Сейчас же я уверен, что Баркли и сынок Хольцмана больше других повинны в катастрофе на Центавре. Конечно, их следует защищать на суде, закон для всех одинаков. Но я видел Новые Афины и не хочу этим заниматься. Пусть ищут кого-нибудь, кому легче быть беспристрастным.