Кролик разбогател
Шрифт:
Гарри кричит ей:
— Этот город знавал лучшие дни!
— По-моему, он прекраси-ивый, — долетает ее ответ. — Люди красят свои дома в разные цвета, совсем как на Средиземноморье.
— Это испашки, — говорит Гарри. — Испашки и итальяшки.
— Пап, а ты, оказывается, полон предрассудков. Тебе бы надо больше путешествовать.
— Да нет, я это в шутку. Я всех люблю, особенно когда окна в моей машине заперты. — И добавляет: — «Тойота» собиралась оплатить нам с мамой поездку в Атланту, а потом какой-то агент под Гаррисбергом побил нас по продаже, и поехал он. Это была
— Не будь таким скупердяем, пап. Возьми себе отпуск и съезди за свои денежки.
— Отпуск — да нас же держит эта хибара в Поконах. — Радость и гордость старика Спрингера.
— Я прослушал в Кенте курс социологии. Так вот, ты жмотничаешь потому, что рос в бедности, во времена Великой депрессии. Ты этим травмирован.
— Да нет, мы не так уж плохо жили. Папка получал приличные деньги: печатники ведь всегда имели работу. А вообще кто говорит, что я жмот?
— Ты должен Мелани уже три доллара. Мне пришлось взять у нее.
— Ты хочешь сказать, что эти три пиццы стоили тринадцать долларов?
— Мы еще прихватили пару картонок пива по шесть бутылок.
— За ваше пиво вы с Мелани сами и платите. Мы тут пива никогда не пьем. Слишком от него толстеешь.
— А где мама?
— Наверху. И вот еще что. Не оставляй мамину машину перед домом со спущенным верхом. Если даже нет дождя, с кленов капает сок, и сиденья становятся липкими.
— Я думал, может, мы еще куда съездим.
— Ты шутишь. Ты же, по-моему, говорил, что прошлую ночь вы всего час спали.
— Пап, кончай баланду. Мне скоро двадцать три.
— Двадцать три года, а ума ни на грош. Давай сюда ключи. Я поставлю «мустанг» в гараж.
— Ма-ам!— кричит мальчишка, запрокинув кверху голову. — Папа не дает мне твою машину!
Дженис спускается вниз. Она переоделась в платье цвета мяты и выглядит усталой. Гарри говорит ей:
— Я только попросил его поставить машину в гараж. От сока с этого клена у нас все сиденья липкие. А он говорит, что хочет опять куда-то ехать. Господи, ведь уже почти десять.
— Сок с кленов в этом году уже перестал течь, — говорит Дженис. Нельсону же она говорит только: — Если ты никуда не собираешься больше ехать, лучше поднять у машины верх. Две ночи назад у нас была страшная гроза. Даже с градом.
— А почему, ты думаешь, — спрашивает ее Кролик, — верх у твоей машины весь черный и в пятнах? Потому что на него капает сок или черт знает что, и брезент потом не отчистить.
— Гарри, это же не твоя машина, — говорит ему Дженис.
— Пицца! — кричит Мелани из кухни, голос у нее звонкий и переливчатый. — Mangiamo, prego! [7]
7
Прошу к столу! ( ит.)
— Папка у нас совсем на машинах помешался, верно? — говорит Нельсон, обращаясь к матери. — Они стали для него прямо восьмым чудом света с тех пор, как он их
Гарри спрашивает жену:
— А мамаша? Она будет есть?
— Мама говорит, что ей нездоровится.
— Вот те на! Опять прихватило.
— Сегодня у нее было столько волнений.
— У меня тоже сегодня было много волнений. И еще мне было заявлено, что я жмот и считаю машины восьмым чудом света...
— Ни к чему быть таким вредным.
— А кроме того, Нельсон, я положил мяч в восемнадцатую лунку, ты ведь знаешь, ту, что с длинным пролетом? Так размахнулся, что мяч перелетел через ручей и покатился вправо, а потом я легко попал в пятую. У тебя еще сохранились твои клюшки? Надо нам вместе играть. — И он по-отечески обнимает парня за плечи.
— Я продал их одному малому в Кенте. — Нельсон делает шаг в сторону, быстро высвобождаясь из объятий папаши. С моей точки зрения, это самая глупая на свете игра.
— Расскажи нам, как ты занимаешься дельтапланеризмом, — говорит его мать.
— Это здорово. Ни звука. Ветер несет тебя, а ты ничего не чувствуешь. Некоторые ребята накачиваются до того, как отправиться в путь, но это опасно: может показаться, что ты в самом деле летишь.
Мелани красиво расставила тарелки и выложила пиццу из картонок на блюда.
— Мелани, — спрашивает Дженис, — ты тоже занимаешься планеризмом?
— О нет, — говорит девушка. — Я бы со страху умерла. — Она хихикает, но блестящие шоколадные глаза смотрят твердо. — Нельсон занимался этим с Пру. Я никогда бы не отважилась.
— Кто это Пру? — спрашивает Гарри.
— Ты ее не знаешь, — говорит ему Нельсон.
— Я знаю, что не знаю. Я знаю, что я не знаю ее. Если бы я ее знал, я бы не спрашивал.
— Слишком все мы, по-моему, злые и раздраженные, — говорит Дженис, беря кусок пиццы с перцами и кладя на тарелку.
Нельсон тут же решает, что это для него.
— Скажи папе, чтобы он перестал на меня наседать, — жалобно тянет он, осторожно опускаясь на стул, будто только что слез с мотоцикла и у него все болит.
В постели Гарри спрашивает Дженис:
— Как по-твоему, что грызет парня?
— Не знаю.
— А ведь что-то грызет.
— Да.
Они раздумывают над этим под звуки телевизора, включенного в комнате мамаши Спрингер, — судя по библейски звучащим голосам, крикам, грохоту и музыке, порой взмывающей крещендо, там переживают Моисея. Старуха засыпает, не выключив телевизор, и иной раз он крякает всю ночь, пока Дженис на цыпочках не пройдет в комнату и не повернет ручку. Мелани отправилась спать в комнату с портновским манекеном. Нельсон поднялся было наверх посмотреть с бабушкой «Джефферсонов», но к тому времени, когда родители, в свою очередь, поднялись наверх, он уже ушел к себе, не пожелав никому спокойной ночи. Сплошная болячка. Интересно, думает Кролик, эта провинциальная молодая пара приедет к ним завтра в магазин или нет? Бледное круглое лицо девчонки и экран телевизора, светящийся неизвестно для кого в комнате мамаши Спрингер, сливаются воедино перед его мысленным взором под могучие звуки священных песнопений. Дженис спрашивает: