Кролик успокоился
Шрифт:
Наружная дверь, тихонько щелкнув, открывается.
— Я одна, — доносится голос Дженис. — Пру с детишками захотели еще побыть в бассейне, а я подумала, мне лучше вернуться и сообразить, чем мы можем поужинать. Наверно, сегодня обойдемся тем, что есть, сейчас погляжу, не остался ли суп — тогда можно его разогреть. Вы беседуйте, мальчики, не обращайте на меня внимания. — Она не хочет им мешать, даже не заглядывает в комнату; слышно, как ее шаги удаляются по направлению к кухне. Не иначе, воображает, что они наконец беседуют по душам — отец с сыном.
На самом же деле Гарри сейчас смотрит на сына так, как если бы перед ним был компьютер. Что-то в нем не так, где-то есть сбой, а вот какой — загадка. Слишком много он говорит, слишком быстро. Раньше Нелли был молчун и бука, а тут молотит языком без остановки, ты ему слово, он тебе десять в ответ. Что-то у него внутри раскручивается со страшной скоростью,
Гарри снова возвращается к Милдред Крауст.
— Она ведь была не так уж стара, если я не ошибаюсь. Сколько ей? Шестьдесят восемь? Девять?
— Папа, ей было за семьдесят, а она продолжала вести всю бухгалтерию. Лайл делает все то же самое, что раньше делала она, хотя приходит всего два-три раза в неделю.
— То да не то, я же не слепой, в отчетах кое-что просматривается. Об этом я и хотел поговорить с тобой — о цифрах по подержанным машинам в ноябрьской сводке.
Непонятно почему, сын становится белее мела. Он сует сигарету в дырку в крышке пивной банки и сминает ее одной рукой — не бог весть какой фокус, банки-то нынче делают из алюминия толщиной с бумагу. Он встает с кресла и, похоже, собирается присоединиться к матери, которая шумно хлопочет на кухне.
— Дженис!— зовет ее Гарри, с трудом поворачивая голову, — шея заплыла жиром и потеряла всякую гибкость.
Она стоит в кухонном проеме — в черном купальнике и фиолетовой юбочке из обмотанного вокруг бедер полотенца, все-таки неудобно ехать в лифте почти нагишом. Она, видимо, малость не в форме: прежде чем отвести всех желающих в бассейн, она открыла бутылочку кампари и обратно скорей всего заспешила, чтобы без помех пропустить еще рюмку-другую. Жидкие волосенки намокли и распрямились, ниточками повиснув вдоль головы.
— Что? — виновато отзывается она на требовательные нотки в голосе Гарри.
— Куда подевались последние отчеты из магазина? Они же все время лежали сверху на письменном столе.
Этот письменный стол они купили уже здесь по дешевке, наспех, торопясь поскорее обставить квартиру, и выполнен он в том же стиле, что и приставные столики по обе стороны светлого раскладного дивана и комода в их спальне — белое крашеное дерево, на ножках через равные интервалы нарисованы золотые кольца, чтобы было похоже на бамбук. В столе всего три неглубоких ящичка, которые из-за влажности плохо выдвигаются, и над ними еще какие-то закутки и углубления, где безвозвратно исчезают счета и карточки с приглашениями. Столешница из какого-то до блеска отполированного материала, похожего на мрамор, а еще больше на окаменевшее ванильно-медовое мороженое, обильно завалена сугробами неотвеченных писем, банковскими извещениями о состоянии счетов, отчетами биржевых маклеров, сообщениями из фонда управления финансами, карточками для подсчета очков в гольфе и ксерокопиями объявлений местного комитета по проведению массовых мероприятий. Кроме того, у Дженис есть привычка вырывать разные полезные заметки из журналов, посвященных проблемам здоровья, — «Нэшнл инкуайерер» и местной «Ньюс-пресс», — а потом напрочь забывать, кому же она хотела их послать. Вид у нее испуганный.
— Сверху, говоришь? — растерянно переспрашивает она. — Может, я их выбросила. Ты всегда так, Гарри, завалишь нужную бумагу чем попало, а потом через год спохватишься — почему нет на месте?
— Я говорю о бумагах, которые пришли всего на прошлой неделе. Финансовые сводки за ноябрь.
Тут губы ее поджимаются и лицо закрывается — щелк! Значит, в ней созрело решение, и она будет стоять насмерть, хоть головой бейся о стену — женщины в этом большие мастера.
— Понятия не имею, куда они делись. И меня просто бесит, что ты повсюду раскидываешь свои старые карточки для гольфа. Зачем вообще ты их хранишь?
— Я делаю на них пометки для себя — разные наблюдения во время игры. Не виляй, Дженис. Мне нужны эти треклятые отчеты!
Нельсон стоит бок о бок с матерью у входа в кухню, его рука сжимает смятую пивную жестянку. Без джинсовой куртки его рубашка выглядит еще пижонистей: тоненькие розовые полосочки, белые отложные манжеты и воротничок — фу-ты ну-ты! Мальчишка и Дженис почти одного роста, у обоих напряженные, замкнутые лица. И вороватый взгляд.
— Да ладно тебе, папа! — говорит Нельсон таким голосом, будто у него пересохло во рту. — Через неделю-другую получишь уже декабрьские сводки. — Когда он поворачивается к холодильнику, чтобы достать себе еще пива, он подставляет Кролику на обозрение свой затылок, от вида которого у того холодеет сердце: аккуратный крысиный хвостик, дужка серьги, внушительная проплешина.
И когда Пру возвращается с детьми из бассейна — все трое в резиновых шлепанцах, с полотенцами на плечах, в которые они как могут кутаются, с мокрыми, облепившими
Это их пятая зима здесь, да, пятая, а Гарри, просыпаясь по утрам, всякий раз заново удивляется, что он во Флориде, на берегу Мексиканского залива. Ну, не на самом берегу, залив отсюда больше не виден, после того как ряд новых кондоминиумов с декоративными башенками и кровлями из испанской черепицы заслонил от них последний далекий проблеск водной глади на горизонте. Когда они с Дженис в 1984-м купили себе здесь квартиру, с их балкона еще можно было любоваться фрагментами залива: гладкий, ровный край света, если смотреть поверх крыш, и прерывистый, если смотреть в просветы между только что отстроенными башнями, — как точки и тире азбуки Морзе; и до того они были взбудоражены этим видом, что даже купили в магазине у причала, в миле от их дома по бульвару Пиндо-Палм, подзорную трубу и треногу. И в подрагивающий кружочек той первой зимой попадались то парусная лодка с раздувающимся спинакером, то роскошная яхта с высокими белыми бортами, бесшумно рассекающая волны, то взятый напрокат рыболовный катер с крылышками нависающих над водой площадок — специально, чтобы удобнее было бить рыбу острогой, а то, совсем вдалеке, огромное, целый мир в себе, ржаво-серое нефтеналивное чудище, неподвижно ползущее в Мобил или Новый Орлеан или же обратно — в Панаму или Венесуэлу. Но за последние несколько лет водная гладь постепенно исчезла у них из виду: вдоль берега понастроили отелей-небоскребов — один цвета овсянки, другие как малиновый мусс, а третьи сплошь из стекла, холодные и чистые вертикали, сине-зеленые, как вода в заливе.
Там, где ныне вздымаются ввысь небоскребы, когда-то не было ничего, кроме песка да топких мангровых лесов; извилистые приливные бухточки змейками вползали между деревьями, обнажая переплетения корней, а рябь на воде означала, что там неслышно скользнул аллигатор или водяная змея; потом откуда ни возьмись стали появляться выкрашенные в белый цвет дома и некрашеные лачуги — жалкое подражание Югу, рассчитанное на несведущих северян, стали худо-бедно выращивать хлопок и пасти скот на здешних песчаных почвах и даже посылали на Север понуро плетущиеся стада живой говядины в помощь голодающей армии восставших во времена Гражданской войны; а потом домов становилось все больше, а расстояния между ними все меньше, иные были уже из кирпича, известняка или гранита, доставляемого баржами из алабамских карьеров. Позже, с наступлением нового века, на этот отросток Юга пришли железные дороги и с ними толстосумы и недужные и просто жалкие недотепы — здесь неожиданно для всех оказалась новая пограничная территория. Бумы сменялись банкротствами; свежие порции оптимизма вливались одна за другой. Ну а теперь, в эпоху авиалайнеров и государственной программы социальной защиты и солнцепоклонничества в национальном масштабе, тут развернули такое строительство — дома растут как грибы. Их городок называется Делеон в честь некоего испанца-первооткрывателя [13] , который в 1521 году пал от отравленной семинольской стрелы (и не спасла его блестящая черная кираса) где-то тут неподалеку или, может, в другом похожем месте. Когда Гарри просыпается, прошлое мерцает, словно сон, в глубинах его сознания; в своем нынешнем полупенсионном состоянии он пристрастился к чтению исторических книг. Он и раньше всегда испытывал некоторый интерес к страшноватой смеси фактов, из которой вырастают наши отдельно взятые жизни и в которую они затем сами обращаются, — тонкие бурые слои перегноя, сложенные из предшествующих смертей, слои, образующие, если они достаточно глубоки и спрессованы, залежи угля, как, например, в Пенсильвании. Тихими вечерами, когда Дженис сидит на диване, потягивая какое-то пойло и бессмысленно пялясь в телевизор, где идет очередное тупоумное шоу, он устраивается на кровати, опершись спиной на мягкое атласное изголовье, и оттуда, с головокружительной высоты своего нефритово-зеленого убежища, словно с верхушки дерева, устремляет взгляд вниз, в минувшее.
13
Имеется в виду Хуан Понсе де Леон, который первым из европейцев ступил на землю Флориды в 1513 г. и дал ей ее теперешнее название.