Кромка. Дилогия
Шрифт:
— Три месяца уже.
— А где очутился после перехода?
— На левом берегу Тихой.
— Потом к каменецким повольникам примкнул?
— Да.
— И повоевать успел?
— Довелось пострелять.
— А в наши края зачем пришел?
— К ведьмаку иду.
— Наверное, хочешь стать его учеником?
— О чем ты? — я не понял Самохвалова.
— Ну как же… — он усмехнулся. — Каждую зиму Вадим Рысь, самый старый ведьмак Перуновых гор, набирает учеников. Разве ты не ради этого к нам через зимние леса пробирался?
— Нет.
— Это не тайна. Его острог за Александровском, в дне пути. Про это всем известно и если ты туда собрался, вскорости можешь пойти с моим караваном. Я ведьмаку продовольствие поставляю. Летом и осенью овощи, фрукты и рыбу. Зимой солонину и мясо.
— Отлично. С караваном идти лучше.
— Но перед этим придется отметиться у пограничников. У тебя документы есть?
— Каменецкое удостоверение подойдет?
— Вполне. Завтра начальника заставы в гости позову, он все сделает. А если в Александровске или по дороге спросят, кто ты и откуда, скажи, что мой гость. Меня многие знают. Треть городских мой харч наяривает и нахваливает. Без Кондратия Федоровича им никак. С голоду не подохнут, но пояса затянут.
— Благодарю.
— Пока не за что. Давай выпьем по пятьдесят капель. Не пьянства для, а ради сугрева и поддержания тонуса.
Он разлил по стопкам самогон, и мы выпили. После чего беседа продолжалась.
— Гляжу, у вас тут спокойно, — сказал я.
— Нас преображенцы берегут, справные вояки. Да и ведьмак со своими учениками помогает. Опять же горные племена с нами в дружбе. Так что если и приходит беда, то от реки, со стороны Ольгинска. Но прежде, чем враг до нас доберется, ему надо крепость взять и пару укрепрайонов сжечь. А это очень даже не просто.
— Понятно. А почему ваш анклав называется Преображенским?
— Так это от гвардейцев, которых император Александр Второй в наши края переселил. Одним махом семьсот человек с оружием, пушками и припасами на Кромку перешло. Думали форпост здесь построить. Но какой форпост, если люди могут только в одну сторону перемещаться? Со временем, преображенцев перестали поддерживать, и они основали город Александровск. Благо, рядом медные выработки есть и уголек, а дальше в горах серебро найти можно.
— И твоя семья с гвардейцами пришла?
— Нет. Мы, Самохваловы, еще до прихода преображенцев в этих краях обосновались. Так что я потомственный житель Кромки, уже в шестом поколении. Мои предки здесь все начинали. На пустом месте. Вот кому тяжко пришлось. А я уже привычный. Поэтому все получается. И болячек не боюсь, иммунитет к ним. И с вояками городскими ровно живу, кушать все хотят. И с горцами не ссорюсь, даже торгую порой, хотя я для них человек чужой. И большое нашествие пережил. И налеты бандитов. Много чего было, но я привычный.
— А ведьмак почему именно в этом анклаве живет?
— Он, как и моя семья, тут еще до преображенцев был.
— Как это? — я удивился. — Выходит, что ему больше ста лет?
— Если быть точным, сто девяносто восемь, — Самохвалов улыбнулся.
— Что-то мне не верится.
— А это уже дело твое. Хочешь верь, а хочешь нет. Но это факт.
— И что, каждый год он берет учеников?
— Последние сто лет каждый год.
— И много желающих?
— Очень. Только берет он не всех. Далеко не всех. Из сотни только три — четыре человека становятся его учениками и единицы доходят до конца обучения.
— А почему так?
— Вадим Рысь суровый человек, хотя многие считают, что он далеко ушел от простых смертных и не может так называться. Поэтому его ученикам тяжко. Помню, мой дядя Дмитро, лучший охотник, какого я знал, отправился к ведьмаку. Я тогда совсем кроха был и завидовал ему. Хотел быть, как он, и очень радовался, когда узнал, что Дмитро стал учеником Вадима. А потом через полтора года дядю привезли обратно, с пробитой головой. До сих пор неизвестно, что произошло, но, поговаривают, что он не выдержал назначенное ведьмаком испытание, ошибся и погиб.
— А каков срок обучения?
Самохвалов пожал плечами:
— По — разному. Слышал, что Яросвет стал ведьмаком через три года, а Боромир через двенадцать.
— Интересно. А по возрасту учеников не отсеивают?
— Нет.
— Понятно.
— Раз понятно, давай еще выпьем, в этот раз за спасение моего младшего. Хоть и дурак наивный, едва голову из-за девки не потерял, а родная кровиночка.
Хозяин снова разлил по стопкам самогон. Мы чокнулись и выпили. Крепкий алкоголь прокатился по пищеводу, согрел меня, и захотелось спать. Однако беседа важнее и, закусив, я продолжил расспросы:
— Кондратий Федорович…
— Ась? — Самохвалов вопросительно кивнул.
— Может, не мое дело, но хочу спросить. Что с Игнатом и Минькой сделаешь?
Он поморщился и слегка махнул рукой:
— Все уже сделано. Игната пристрелили, и он свиньям на корм пошел, а Миньке сухожилия подрезали, и завтра в город отвезут, на рынок.
Это было сказано с таким равнодушием, что мне стало не по себе. А когда я представил, что мясо, которым только что закусывал, недавно жрало человечину, к горлу подступила тошнота. И чтобы не опозориться, я закинул в рот капусту, прожевал и посмотрел на Кондратия. Он улыбался, наверное, понимал, что мне не по себе, и поинтересовался:
— Про свининку подумал?
— Да.
— Не боись. У меня на столе мясо чистое, на траве, на рыбе и зерне выкормленное.
— А «грязное» кому?
— Кому надо. Есть покупатели.
— Ясно.
Кондратий повел плечами:
— Ладно. Тебя сейчас отдыхать отведут. Если есть важные вопросы, спрашивай сразу, а то потом недосуг будет.
— Скажи, Кондратий Федорович, куда мне девок, что со мной пришли, пристроить? Совет нужен.
— Они твои рабыни?
— Нет. От каменецких сбежали. Воли хотели и едва не погибли. Я их пожалел и с собой взял.