Крот в аквариуме

Чиков Владимир

Тот ответил не сразу. Услышав сонный, глухой голос Мэнли, Нолан, не извиняясь перед ним за ранний звонок — не было еще и восьми утра, с раздражением предупредил его:

— Ты должен быть у меня сегодня между десятью и половиной одиннадцатого со всеми материалами, которые должен был вчера собрать в архиве.

Ответа не последовало.

— Ты меня понял?

— Да, мистер Нолан, — еле слышно ответил Мэнли заспанным, вялым голосом.

Этот тихий, вялый голос привел начальника отдела в бешенство:

— Так у тебя есть что докладывать или нет?!

— Есть.

— Ну хорошо. Я жду тебя.

Ровно в десять Дэвид Мэнли вошел в кабинет шефа и, положив перед ним толстую папку с документами, направился к сидевшему за столом для докладов мужчине лет пятидесяти. Это был известный в ФБР разработчик острых операций, направленных против Советского Союза, Джон Мори [3] . Исполненный достоинства, высокий, седовласый Мори поднялся из кресла, сделал шаг навстречу Мэнли и, крепко пожав ему руку, спросил:

3

При допросах в Следственном отделе КГБ Поляков Д.Ф. называл его Джоном Муром.

— Ты ознакомился уже с материалами этой папки?

— Да.

— Прекрасно, — отозвался Мори, затем повернулся к читавшему сводки наружного наблюдения Нолану и громко, чтобы тот услышал, спросил: — А может, мы послушаем Дэвида, что интересного содержат принесенные им сводки? Я говорю это к тому, чтобы мне не тратить потом время на ознакомление с ними.

Нолан, отложив в сторону папку, откашлялся и сказал:

— Я согласен с тобой, мистер Мори. Пожалуйста, Дэвид… Можешь сидя докладывать.

— Спасибо, мистер Нолан… Основываясь на досье, которое было заведено нами в мае пятьдесят первого года, и на сводки наружного наблюдения тех лет, а также прошлого и нынешнего года, у меня нет сомнений, что полковник Поляков является советским разведчиком…

Джон Мори и Джеймс Нолан удивленно переглянулись.

— А теперь позвольте мне изложить свои доказательства, — продолжал Мэнли. — Я постараюсь быть очень кратким…

— Нет, давайте лучше поподробнее, — предложил начальник отдела.

— О'кей. Начну с первой его командировки в нашу страну: с мая пятьдесят первого по июль пятьдесят шестого года. В то время он являлся офицером для поручений при представительстве СССР в Военно-штабном комитете ООН. Имел звание подполковника. Через два года его назначают начальником секретариата ВШК этого же представительства. Кстати, неплохая для разведчика должность прикрытия. При выходах в город он профессионально выявлял нашу слежку, а в ряде случаев и уходил от нее. Так было, например, при посещении банка и переводе денег в одну из гостиниц Лос-Анджелеса…

— А установлено кому именно в Лос-Анджелесе переводились эти деньги? — спросил Мори. — Это во-первых. Во-вторых…

— А во-вторых, — не дал ему договорить начальник отдела, — были ли при первой его командировке выявлены какие-либо контакты, представляющие для нас интерес?

— На оба ваших вопроса отвечаю отрицательно: нет.

На лице Джона Мори появилось изумленное выражение. Нолан в это время продолжал молча просматривать досье на Полякова. Когда он обнаружил что-то интересное в папке, то, вскинув голову, спросил:

— А как ты, Дэвид, можешь расценивать выступление мистера Полякова в октябре пятьдесят третьего года на совещании сотрудников советских учреждений в Нью-Йорке?

— Вы имеете в виду, — подхватил Мэнли, — высказанную им неправильную, с позиции руководства СССР, точку зрения в отношении постановки вопроса советской делегацией на восьмой сессии ООН?

— Да, я это имел в виду. Практически он выступил на том совещании с антисоветских позиций по вопросу разоружения пяти великих держав на одну треть всех вооруженных сил. Поляков заявил тогда, что вопрос о разоружении уже неоднократно ставился советской делегацией и ни разу не получал поддержки со стороны остальных членов ООН. И что снова ставить его в повестку дня не следовало бы, подчеркнув при этом, что этот вопрос потерял уже всякую остроту. Как ты думаешь, Дэвид, что должно было последовать в отношении Полякова после такого смелого, антиправительственного выступления?

Мэнли откинулся на спинку кресла и спокойно произнес:

— Насколько мне известно, компартия Советского Союза никогда и никому не позволяла отклоняться от своего внешнеполитического курса. Если же кто-то из членов партии шел вразрез с ее установками и не согласен был с ее политической линией, тех изгоняли из ее рядов, а иногда даже и расстреливали.

— Так он коммунист или нет? — поинтересовался Мори.

— Да, он — член Коммунистической партии Советского Союза.

— Тогда, по логике вещей, — продолжал Мори, — он должен был быть исключен из партии и откомандирован в Москву. Но ни того, ни другого не было сделано. Мало того, он во второй раз приезжает в Нью-Йорк, как будто ничего не произошло, на свою прежнюю должность в Военно-штабной комитет… Так о чем это может свидетельствовать?

— Разумеется, о сокрытии бывшим руководством Полякова его антипартийного выступления в Нью-Йорке.

— Наверное, так оно и было, — задумчиво произнес Нолан. — Иначе бы его не командировали во второй раз в Нью-Йорк.

— Но меня поражает другое, более компрометирующее его обстоятельство, — продолжал Мэнли. — По данным наружного наблюдения, в период первой командировки Поляков вел себя не очень осторожно. Он был неразборчив в связях с женщинами, часто посещал магазины и покупал в них фототехнику, шубы, золотые кольца, магнитофоны, кожаные пальто и другие товары. Причем по несколько штук. Связи заводил в основном с продавцами. Возможно, я и заблуждаюсь, но все это никак не вяжется с обликом советского разведчика.