«Крот» в окружении Андропова
Шрифт:
Деятельность Никольского как «легального» резидента ОГПУ в Париже была положительно оценена в Москве, о чем лишний раз свидетельствовало его назначение на новое место службы — резидентом в Германию. В Берлин он прибыл в январе 1928 года, вскоре после того, как отпраздновал свое 33-летие.
В Германии ему предстояло заняться новым видом разведывательной деятельности, которая на том этапе развития Советского Союза приобретала не меньшее, а скорее, большее значение, чем военная или политическая разведка. Ему предстояло организовать промышленный шпионаж с целью, как он выразится позже, «оказания помощи в индустриализации Советского Союза путем кражи производственных тайн — новых изобретений, секретных технологических процессов
В 1929 году в ИНО было создано специальное подразделение по промышленной разведке, в функции которого входило получение нелегальным путем того, что Наркомвнешторгу было не по силам получить посредством легальных контрактов или экономического лицензирования германских промышленных технологий.
Как вспоминал позже Никольский, он прибыл в Берлин в тот момент, когда СССР уже связал себя целым рядом обязательств по закупке у немецких фирм крупных партий машин и оборудования и даже целых заводов для того, чтобы обеспечить выполнение заложенных в первом пятилетием плане показателей по развитию отечественной индустрии. Поэтому весь многочисленный персонал советского торгпредства в Берлине находился практически в распоряжении Никольского. И он этим активно пользовался. «Иногда получения всех необходимых формул, чертежей и инструкций было достаточно для того, чтобы советские инженеры и изобретатели смогли воссоздать сложный механизм или в точности воспроизвести какой-то производственный процесс», — писал Никольский.
Чтобы представить уровень промышленного шпионажа и его размах, достаточно сказать, что даже такие ведущие в Германии фирмы, как «Юнкере», «БМВ», «ЛЭГ» и «Сименс», в те годы во многом зависели от контактов с советским торгпредством, точнее, от его отдела, который по соображениям конспирации назывался «инженерным отделом». Если же контракт по каким-либо причинам срывался — использовались возможности агентурного аппарата, которым достаточно быстро сумел обзавестись предприимчивый Лейба. Прекрасной иллюстрацией к этому может послужить история с приобретением технологии изготовления промышленных алмазов.
Все началось с того, что Наркомат тяжелой промышленности СССР закупил партию образцов «види». Так назывались изобретенные компанией Круппа искусственные камни для режущих инструментов, в которых остро нуждалась тогда советская нефтяная промышленность. Убедившись в производственных условиях в их прочности и высокой режущей способности, советская сторона приняла решение о покупке патентных прав на производство «види» и одновременно о заключении с Круппом контракта на строительство в Советском Союзе завода по их производству. Однако приехавшие в Москву для переговоров полномочные представители фирмы запросили непомерно высокую цену как за патент, так и за строительство завода. Когда об этом узнал Сталин, то пришел в ярость и заявил тогдашнему шефу ОГПУ Менжинскому: «Эти ублюдки хотят слишком много денег. Попытайтесь выкрасть это у них. Покажите, на что способно ОГПУ!»
К выполнению этого задания Никольский привлек своего агента — ученого из Берлинской высшей технической школы. Выяснив через своих коллег место нахождения завода-производителя «види», агент отправился туда и познакомился в одной из пивных с работниками этого завода. Сославшись на то, что работает над монографией о твердых сплавах, агент без особого труда выяснил у собутыльников, что по интересующим его вопросам лучше всего ему поговорить с ответственным за технологический процесс старшим техником. Выяснить его фамилию и домашний адрес также не составило труда.
Солидная выпивка и обильный обед для старшего техника тоже сделали свое дело: польщенный вниманием со стороны видного ученого, он без утайки рассказал о том, как в заводских печах под воздействием высоких температур и давления получают «види». Но главное, он назвал имя изобретателя, которого незаслуженно уволили за то, что он согласился изготовить аналогичную печь для одного из конкурентов Круппа. Незаслуженно потому, что его внесли в черный список и, следовательно, лишили возможности трудоустроиться в этой отрасли. Наконец, незаслуженно и потому, что он — честный немец, верный член нацистской партии.
Агент, проинструктированный Никольским, представился изобретателю посредником одной из шведских фирм, заинтересованной в организации производства промышленных алмазов, чтобы разрушить монополию Круппа. Это сработало, и изобретатель согласился предоставить полное техническое описание процесса за 10 тыс. марок.
Но Москве этого было недостаточно. Там посчитали необходимым присутствие изобретателя при строительстве и сдачи в эксплуатацию печи, которая вращается на огромной скорости и при высокой температуре для образования тепла и давления, требуемых при преобразовании частиц графита в промышленные алмазы. И эту задачу Никольский решил блестяще.
Он дал агенту задание «заняться» женой изобретателя, сыграть на сугубо женских слабостях и на том, что изобретатель, как выяснилось, — типичный «подкаблучник». Деньги на покупку туалетов, украшений и т. д и т. п. позволили агенту заручиться полной поддержкой «фрау». Всего неделя понадобилась ей, чтобы уговорить мужа подписать контракт на два года работы в России. Правда, она при этом получила достаточно солидное разовое денежное вознаграждение и гарантию «шикарной жизни».
Об эффективности работы советской разведки в Германии в сфере промышленного шпионажа свидетельствуют данные, приведенные в отчете за 1930 год Союза немецкой промышленности, известного иод названием «Рейхсфербанд дер дейчен индустри» и напрямую занимавшегося борьбой с промышленным шпионажем. Там говорится, что к концу десятилетия ежегодные потери Германии составляли более 800 млн. марок или почти четверть миллиарда долларов в год. Или такой факт: к концу пребывания Никольского в Берлине усилиями специального подразделения берлинской полиции был зафиксирован троекратный рост числа зарегистрированных случаев промышленного шпионажа: с 330 в 1929 году до 1000 с лишним в 1930 году. При этом было установлено, что в большинстве случаев нити тянутся в советское торговое представительство. Антисоветские настроения, порожденные «возмутительной деятельностью советских официальных лиц», достигли своего апогея после ареста одного из функционеров Коммунистической революционной профсоюзной оппозиции (РГО) Карла Динстбаза, сознавшегося в том, что он и его друзья «воровали» информацию для Советского Союза.
Дабы избежать возможных неприятностей, в Москве в апреле 1931 года было принято решение отозвать Никольского из Берлина в первопрестольную.
…До того, как в 1930 году А. Артузов возглавил ИНО, он долгое время эффективно руководил отделом контрразведки и, в частности, отличился блестяще проведенными, ныне широко известными, операциями «Трест» и «Синдикат». Свою деятельность на новом посту он начал с переориентирования внешней разведки с «легальных» позиций на нелегальные, как менее уязвимые и менее зависимые от политической конъюнктуры, а значит — наиболее эффективные. В частности, из-за прихода к власти в Германии нацистов Москве пришлось переносить штаб-квартиру советской внешней разведки в Европе из Берлина в Париж.
Сделав ставку на нелегальную разведку, Артузов предельно ужесточил требования секретности и конспирации. Доступ к конкретным агентурным и оперативным делам отныне стали получать лишь те, кого это непосредственно касалось. Вся секретная документация стала исполняться от руки и нигде не регистрировалась. Официальные архивные номера и гриф секретности не присваивались ни документам, ни делам. Так, без грифа секретности и номера был составлен и утвержден к исполнению первый при Артузове документ под названием «Разработка Второго бюро французского генерального штаба и его агентуры в СССР».