Крот
Шрифт:
— Не надо делать мне, как лучше! Оставьте мне, как хорошо! — Марк уже добежал до лестницы и теперь, спускаясь по ступеням вниз, а лестница шла как раз со стороны улицы, соединяя веранды этажей, швырял матери гневные фразы через плечо.
— Марик! Марик, это не любовь. Это — болезнь. Ты — как больной. А знаешь, что наш дядя Йося советует больным? Наш любимый дядя Йося! Доктор от Бога. Он говорит, попробуйте водой холодной обливаться, бегать по снегу босиком, пшеничку пророщенную кушать. Вот здоровье и укрепится. Но
— A знаете шо, мама? — Марк остановился, поднял голову и выкрикнул Фире Хейфец свой последний аргумент. — Если я болен… Уж лучше пусть у меня будет насморк, чем шизофрения! Сами жуйте свою пророщенную пшеничку.
В общем, свадьбы избежать не удалось. Марик, этот любящий сын, этот лучший в Одессе, подающий большие надежды портной, впервые сделал по-своему, не считаясь с мнением матери, которая, между прочим, всю свою жизнь ему посвятила. Отдала лучшие годы. Спустя несколько недель в их квартире поселилась молчаливая, тихая, робкая блондинка с синими глазами.
Это была семейная пара, где двое влюбленных максимально друг другу не подходили. По крайней мере, на первый взгляд.
Марк, отец Семена, являлся настоящим сыном своего народа. Он говорил мало, но смачно. При этом у всех возникало желание, чтоб он сказал ещё что-нибудь. Любая его фраза была настоящим бриллиантом, самородком мысли. Любое его изречение имело полное право сразу стать признанной мудростью. И что самое главное, он слыл весьма талантливым портным.
По крайней мере Фира свято верила в ум своего сына, о чем непременно делилась с каждым, кто готов поддержать ее в материнском горе. Эта «немецкая селедка» ему в подметки не годилась. Ещё и что-то требовала постоянно.
— Марик, почему ты не даришь мне цветы? — Спрашивала Марта у мужа, стоило Фире отлучиться к соседке. — Маме вчера ты подарил красивую шаль, между прочим.
В эти моменты Марта непременно вспоминала, как в юности за ней ухаживали крайне завидные женихи, а она выбрала парня с грустными глазами оленя. Марк же непременно вспоминал, что когда одна женщина ковыряет тебе мозг маленькой ложечкой, пережить можно. Особенно, если эта женщина — твоя мать. Но когда таких женщин двое — это уже перебор.
— Милая, я подарил тебе весь мир! Иди нюхай цветы на улицу! — Совершенно искренне, раскинув руки в стороны, отвечал он любимой супруге.
Марта вздыхала и действительно шла на улицу. Чтоб снять стираное белье с веревки, пока на веранде не появилась свекровь.
Мужа Марта любила беззаветно. Все ее попытки периодически напомнить Марку, что она, вроде как женщина, и ей вроде как хочется различных приятностей, обычно заканчивались ничем. Марк Хейфец поразил ее с первой встречи, раз и навсегда. Поэтому она была готова простить ему многое.
— Марта, а чем вы увлекаетесь? — Когда-то спросил Марк.
И это значило для двадцатипятилетней,
Было это несколько лет назад. Молодой портной ожидал своего заказа у известного на весь город ювелира. Несмотря на немецкие корни, Миллер считался лучшим в своём деле.
— Рисованием и верховой ездой. А вы, Марк?
Марта скромно прятала взгляд и краснела, чувствуя, как ее бросает в жар в присутствии этого красивого еврея.
— Таки не поверите… Художницами и наездницами! — Радостно сообщил ей Хейфец.
Все. В тот момент сердце дочери ювелира навсегда было отдано Марку. Впрочем, по совести сказать, Марк тоже искренне влюбился. Его не остановили немецкие предки избранницы, угроза до конца жизни выслушивать слезливые упреки матери и сомнительные истории о родне Марты. А истории и правда были сомнительными.
Дело в том, что некоторое время назад семья Миллеров жила в атмосфере нежданно свалившейся на них конспирации. Старшая сестра Марты, Эльза, внезапно осознала себя революционеркой.
Естественно, это считалось жуткой тайной, но какие могут быть тайны от соседей. Какие вообще могут быть тайны в Одессе?
Глава семейства, благородный отец Миллер, этого, конечно, не одобрял. Особенно нервировало его, что сходки происходят прямо в их тихой квартире. Когда подпольщики, с точки зрения ювелира на всю голову больные революционными идеями люди, расходились, они в прихожей морально поддерживали друг друга, провозглашая на весь дом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Тогда Миллер, шурша газетой, неизменно бросал им вслед:
— Соединяйтесь-разъединяйтесь — только не в моей квартире. Пусть мне не так повезёт, как другим странам.
Дурь эта у старшей сестры Марты прошла, а вот соседи судачить вовсе не перестали. Поэтому младшей дочери в праве на свободные взгляды было отказано.
В любом случае, когда, спустя почти пять лет этого удивительного брака, появился Семён, бабушка Фира полюбила его и старалась воспитывать сама. Ибо женщина с именем Марта научить ребенка хорошему не способна. Свои растоптанные сыном мечты Фира Хейфец перенесла на внука.
Именно благодаря бабушке Фире Семён понял эту жизнь в полной мере.
— Сёмочка, если будешь хорошо себя вести, купим тебе велосипед! — Торжественно обещала она, прижимая ладони к весьма обьемной груди.
— А если плохо? — Тут же уточнял Сёма, который велосипед хотел очень сильно, но интуитивно чувствовал подвох.
Он давно понял, что верить никому нельзя. В тот день, когда бабушка Фира пообещала ему за двадцать пять съеденных варенников шикарный подарок, но в тарелке оказалось их всего двадцать четыре.