Кротовая нора
Шрифт:
Приподняв повыше юбки, чтобы в очередной раз не запутаться в кустах, подошла к Дмитрию и посмотрела на его раскрытую ладонь.
Я увидела свою брошь, в пыли, с застрявшими травинками между ее лепестками. Моей радости не было предела. Дрожащей рукой я взяла брошь, вытащила травинки, подула на нее.
– Дмитрий Михайлович, – голос мой дрогнул, я взглянула на него, – спасибо большое, мне важно было ее найти. – Я протянула ему брошь снова, – посмотрите, как она прекрасна.
Мы нашли брошь, значит, все будет хорошо. Как, не знаю, но будет все хорошо. Я чуть не заплясала от радости, хорошо, что плясать не умею, это и удержало от безумства.
Брошь была в виде крупного цветка – трилистника, с резными лепестками, сплетенных веточек, скрепленных ажурным бантом с развевающимися лентами, в центре которого был крупный изумруд. Цветок, веточки и бант были усыпаны бриллиантами. Оправа броши была из серебра.
– Да, действительно, красивая брошь, – сказал удивленно Дмитрий, рассматривая ее – я еще не видел таких изящных вещиц.
Дмитрий вернул мне брошь, и дал тонкий платок с кружевами, заметив, что мои перчатки запылились.
Отряхнув перчатки и протирая брошь, я заметила, что застежка у нее сломана, одна веточка погнута и несколько лапок, державших камни, разжаты достаточно сильно, так, что камни могут вылететь в любой момент. Я бережно завернула брошь в платок.
– Надо будет дома ювелира найти, – забывшись, сказала я.
– Не переживайте, Катюша поможет, – усмехнувшись, сказал Дмитрий, – идемте, пора домой, – и пошел к карете.
«При чем здесь Катюша», – думала я, еле поспевая за ним, – «ювелира посоветует что ли?»
10.
За окном стемнело, умиротворяюще шуршал дождь.
Люблю, когда идет дождь, с молнией и грозой, с ветром и без, моросящий и ливень, люблю его шум, тихий и шумный.
В комнате стало сумрачно и прохладно, Глаша принесла мне теплую шаль и зажгла свечи в канделябре.
Я сидела, укутавшись шалью поверх домашнего платья, за круглым небольшим столом. Листы бумаги, чернильницу, перо и воск с печатью принесли мне еще днем. Разложив все на столе, я с тоской смотрела на плотный чистый лист бумаги.
«Письмо на деревню дедушке», – мрачно подумала я. Эйфория от найденной броши прошла, когда опять пришлось столкнуться с необходимостью что-то выдумывать. – «Так, как писать-то? Побольше завитушек, буква «и» как пишется? Как английская – палочка с точкой или как наша «и»? А яти пишутся еще или уже нет. Да уж, вопросов больше, чем ответов».
Я встала, подошла к окну, отодвинула штору и как загипнотизированная стала смотреть на дождь на улице.
«Хватит стоять», – очнулась я, – «хочешь – не хочешь, а писать надо. Боже мой», – снова вспомнила я, – «адрес-то какой писать, как раньше подписывали письма? Буду импровизировать», – невесело решила я.
Я взяла перо, макнула в чернильницу, начала писать, и сразу же посадила кляксу.
Чертыхнувшись, отложила испорченный лист, взяла другой. Снова начала писать, уже меньше макая перо в чернила. Раньше я считала, что у меня практически идеальный почерк, но сейчас я в этом засомневалась. Я писала как курица лапой, перо норовило выскользнуть из руки, карябало бумагу, и писало то жирно, то тонко.
В итоге, я написало письмо. Выглядело, конечно, оно не лучшим образом. Строчки были кривые, парочку клякс все равно насажала, но решила больше не переписывать письмо. И с завитушками, по-моему, переборщила. Яти писала там, где они казались мне уместными, соответственно, очень много. Букву «и» писала, то современную русскую, то английскую.
Я очень надеялась, что мое письмо никто не прочтет. В письме я поприветствовала несуществующую сестру, написала, что задержусь, спросила про ее здоровье и ее мужа, написала про гостеприимство Екатерины Андреевны, на случай, если все-таки будут читать письмо.
Отложив перо, я сложила письмо пополам, взяла сургуч, подержала его над свечой, когда он растопился, капнула сургучом на стык письма, и прижала печать к сургучу.
«Половина дела сделана», – с облегчением выдохнула я, – «осталось адрес правильно написать, чтобы не вызвать сомнений ни у кого».
– Так, я говорила всем про Нижний Новгород, значит, пишем Нижегородская губерния, Нижний Новгород, спасибо маме за родословную, – бубнила я. – Графине Головиной А. В. Да, так я и рассказывала про сестру. Фух, – выдохнула я, – написала.
Адрес и фамилию я тоже писала с завитушками, только старалась не усердствовать, букву «и» на свой страх и риск писала как русскую букву «и».
– Ну да ладно, почерк все равно не совсем разборчивый получился, – сама себя успокоила я, – может и не обратят внимания на треклятую букву. Самое главное, чтобы вопросов не возникло здесь, в доме, а в почтовой службе, пусть, что хотят, то с ним и делают.
Я так устала после поисков броши и написания письма, что еле дошла до кровати и уснула, едва коснулась подушки.
11.
Дмитрий и Екатерина Андреевна после ужина прошли в ее кабинет. В камине горел огонь, у камина стояли два глубоких кресла, повернутые боком друг к другу, чтобы удобно было смотреть на огонь, и разговаривать.
Екатерина Андреевна села в кресло, удобно устраиваясь, поправляя юбку. Потрескивали поленья, стоял небольшой гул от огня. Дмитрий подошел к камину.
– Гостья твоя так и не проснулась к ужину, – он подбросил парочку поленьев, огонь взвился, осветив уютный кабинет.
Просторная комната, высокие потолки с живописным плафоном, не уступающим по красоте плафону в зале, небольшая хрустальная люстра, закрепленная на цепи, со свечами. Стены кабинета, диван, все кресла и стулья были отделаны тканью с сине-голубым узором. На стенах висели картины в золоченых рамах.
У стены стоял резной стол из темного дерева, перед столом стоял стул с резными ручками и гнутыми ножками, с мягким сиденьем и спинкой. На столе лежали книги, листы бумаги, сургуч с печатью, лупа, стояли чернильница, стакан с перьями, подсвечник. На стене перед столом висит икона Богородицы. У этой же стены, рядом со столом стоял резной невысокий шкаф из темного дерева. В углу кабинета расположился уютный угловой диван.