Кровь Асахейма
Шрифт:
— Я думаю, что записка имела отношение к способам связи между Фенрисом и Экклезиархией, о которых не распространяются публично. Они существуют, если ты не знал. Возможно, Хьортур был контактным лицом.
Ингвар вспомнил, каким был его старый командир — его прямолинейную браваду и клокочущий гнев, — и едва удержался, чтобы не рассмеяться. Деликатность никогда не была его сильной стороной.
— Очень навряд ли.
Байола двусмысленно посмотрела на него.
— Ну, ты знал его лично. Но в какой-то момент на него обратил внимание кардинал Экклезиархии, причем обладающий значительной властью. Я встречала
Ингвар глубоко вздохнул и почувствовал во рту привкус сажи, которая все еще облепляла его дыхательную решетку. Он прокручивал в голове только что услышанные слова. Комната погрузилась в тишину, которая нарушалась только периодическим шумом, доносившимся с улицы.
— В твоем голосе не было лжи, — наконец произнес он. — Но ты не рассказала мне всего, что знаешь.
Губы Байолы изогнулись в полуулыбке. Это был странный, почти меланхоличный, жест, а затем она откинулась на спинку стула.
— Ты не прав, — сказала она, — но даже если так, то не тебе читать мне нотации на эту тему.
Ингвар поднял бровь под забралом шлема.
— То есть?
— Ты меня понял, — ответила Байола. — Империум, которому мы оба служим и который мы оба любим, держится на секретах. Мы используем их, чтобы окутать себя, построить стены, а я давала клятвы никогда не раскрывать секреты, которые мне доверили. И клялась никогда не выдавать ни личности тех, кто возложил на меня эти обязанности, ни тех, кого я должна защищать. Эти обеты даются не просто так. И моя секретность для меня так же священна, как для тебя твой клинок.
Она взглянула на космодесантника, и в ее глазах светилось понимание.
— Тебе знакома жизнь в окружении секретов, Ингвар, — сказала Байола. — Ты так и не рассказал мне, что заставило тебя покинуть Фенрис на такой долгий срок, хотя я могу догадаться, и если я права, то ты не сможешь мне ничего рассказать, даже если захочешь. Ничто на этой планете не заставит тебя говорить, неважно, как сильно мне бы хотелось узнать, что за жуткие вещи запечатлены в твоей совершенной памяти.
Байола подалась вперед. С ее лица исчезла тень сдержанного веселья, оно вновь было серьезным.
— И, несмотря на все это, я не сомневаюсь, что ты — верный слуга Императора и надежный союзник. Было бы здорово, если бы ты относился так же и ко мне.
Ингвар ответил не сразу. Он следил за движениями ее тела, они говорили об уверенности, усталости в руках и ногах, чувстве комфорта от того, что она находилась в собственных владениях и ее окружали свои люди.
Она гордо выставила подбородок и не отводила взгляд, без страха смотря в рычащую маску забрала.
На ретинальном дисплее зажглась руна. Ёрундур зачем-то хотел его видеть. Ингвар отклонил вызов. Старому Псу придется еще немного поохотиться в одиночку.
Волк потянулся, разомкнул герметичные замки, снял шлем и примагнитил его к поясу, после чего провел руками по жестким от пота волосам. Длинные космы рассыпались по горжету доспеха.
Он оттолкнулся от стены и подошел вплотную к Байоле. Разница в их размерах была почти комичной: громадный космодесантник, казавшийся еще больше из-за толстой брони и тяжелых шкур, возвышался над хрупкой женской фигурой.
Он опустил голову, и его лицо оказалось на одном уровне с ее.
— У меня нет сомнений в твоей верности, — сказал он. Его голос звучал тихим рокотом, отдававшимся в груди и эхом отражавшимся от окружающих его камней. — А если бы были, то ты бы умерла там, где сидишь.
Он всмотрелся ей прямо в глаза. В первый раз он заметил, как что-то похожее на страх отразилось на тонком лице Сестры Битвы.
— Я буду сражаться рядом с тобой, сестра, — сказал он. — Я буду служить делу этого мира так, как будто это моя родина, и до того, как это все закончится, ты узнаешь, почему я в действительности ношу свое имя и что оно значит.
Серые глаза космодесантника поблекли.
— Но помни: мои братья для меня — это больше, чем кровная родня. Если я узнаю, что твое молчание привело к тому, что им причинили вред, я приду за тобой. Где бы ты ни находилась, я буду охотиться за тобой. А если Фенрика за кем-то охотятся, то они его настигают.
Его лицо исказилось, губы поднялись, обнажая клыки.
— И тогда я тебе не очень понравлюсь.
Стоит отдать ей должное, Байола не отвела взгляд. Она моргнула раз, затем еще раз, но продолжала смотреть ему в глаза. Когда она ответила, голос не подвел ее, хотя и дрожал.
— В таком случае слава Трону, что мне нечего скрывать, — ответила она.
Глава шестнадцатая
Хафлои сражался, сжимая оружие в каждой руке, как и всегда, когда была такая возможность: топор в правой и пистолет в левой. Старшие воины, которые оттачивали свое мастерство не одну сотню лет, в конце концов отдавали предпочтение либо клинку, либо оружию дальнего боя, но он никогда не намеревался специализироваться на чем-то одном. Хафлои наслаждался возможностью использовать то топор, то пистолет, и каждое из орудий войны несло смерть в равной мере. Кровавый Коготь наслаждался ощущением того, как металл с оттягом рассекает зараженную плоть. И точно так же ему нравилось, как снаряды из болт-пистолета разрывали нательную броню солдат и обшивку техники.
Хафлои не замолкал с того момента, как Гуннлаугур отдал приказ, дав волю своему вечному желанию кричать, вопить и реветь, предаваясь ничем не замутненной радости убийства. Именно так было принято в его старой стае, состоявшей целиком из новобранцев с огненными волосами под руководством сурового веранги Ойе Красного Когтя. Они испытывали радость от своей работы и даже в сердце битвы смеялись, словно жестокие дети, пытаясь выйти за все возможные пределы, соревнуясь в том, кто из них самый быстрый, смертоносный, сильный, лучший.
Ярнхамар был совсем другим. Он знал, что так будет, но смириться с шоком от перемены атмосферы было сложно. После долгих и изматывающих тренировок на Асахейме он понял, сколько сил нужно было приложить, чтобы стать Серым Охотником. Ольгейр был могучим, как гора. Вальтир — быстрым, как змея. Ёрундур — коварным, как ледяной дракон. Каждый из них в бою один на один был более чем достойным соперником. Их жилы были крепкими, а мускулы — твердыми, их навыки боя оттачивались постоянно.
Однако им всем чего-то не хватало. В них больше не было радости. Все они воевали уже слишком долго. Длительная война иссушила их дух, хотя и закалила тело.