Кровь богов
Шрифт:
Конечно, все просители могли сопровождать Октавиана Фурина по огромному лагерю. Но когда он поравнялся с первыми палатками легионеров, Меценату и Агриппе удалось убедить остальных не привлекать громкими криками его внимания. В прошлый раз Октавиан остановил Агриппу, когда тот намеревался столкнуть особо назойливого поставщика в море вместе со всеми его документами, но на этот раз его охватила странная летаргия, не позволявшая открыть рот, и он лишь наблюдал, как здоровяк объяснял кому-то еще, куда тому следует идти с его требованиями.
После этого они пошли дальше втроем, и Агриппа сердито оглядывался, чтобы убедиться, что никто не смеет приблизиться к ним.
– Слава богам, это последний раз, – облегченно выдохнул Агриппа.
Солнце
Октавиан поднялся на вершину холма, оглядел лежащую дальше равнину и вдруг почувствовал, будто что-то тяжелое давит ему на глаза. В утреннем свете он не сумел разглядеть границу огромного лагеря, простирающегося во все стороны. Требовалось более острое, чем у него, зрение, чтобы увидеть линию раздела между двумя армиями, однако она существовала. Марк Антоний самостоятельно командовал своими легионами, и Октавиан ощутил злость при воспоминании о еще одном источнике раздражения. Его соправитель настоял на том, чтобы переправиться первым. В результате легионы Антония заняли лучшие места, в тени и рядом с водой, а потом бывшему консулу хватило наглости жаловаться на каждый потерянный день, пока Октавиан переправлял в Грецию своих солдат. Находясь вдали от Рима, Марк Антоний полностью игнорировал множество домашних проблем, сосредоточившись только на своих войсках и разведке территории, которая лежала впереди. Поначалу очередность переправы казалась мелочью, но теперь легионы Марка автоматически, без официального решения, оказывались в авангарде общей колонны. Октавиан обнаружил, что покусывает нижнюю губу, и грустно улыбнулся при мысли, что оставшийся в Риме Педий поступает аналогично, прежде всего, заботясь о своих интересах.
– Ты поел? – спросил Меценат.
Новый Цезарь поднял голову. Его глаза оставались пустыми, но он пытался обдумать ответ. Ему вспомнилась миска овсянки с медом, но, возможно, это был вчерашний завтрак. Такие мелочи, как еда, тонули в круговерти других дел, а молодой человек слишком устал, чтобы задумываться о них и загружать ими свою память.
– Я не голоден, – ответил он, хотя передумал, еще когда произносил эти слова, осознав, что есть ему как раз хочется. Тут энергии у него вдруг прибавилось, и взгляд триумвира прояснился. – Последних лошадей привезут к полудню, – сказал он. – Начальник порта в Брундизии поклялся мне в этом. Обещал, что они будут здесь, чего бы это ни стоило. Переправа закончена, Меценат. Сегодня мы можем выступить.
Цильний Меценат заметил, что у Октавиана дрожат руки, и на лице у него появилась тревога. Он бросил взгляд на Агриппу, а потом перевел его на руки Октавиана, привлекая внимание здоровяка.
– Я думаю, сначала тебе надо поесть, – заявил он. – Даже если Марк Антоний двинет свои легионы в этот самый момент, далеко ему не уйти. Съешь что-нибудь горячее, а потом приляг. Клянусь богами, ты выглядишь вымотанным, Октавиан.
– Не вымотанным, – пробормотал преемник Цезаря. – Нужно новое слово. – Усилием воли он чуть выпрямился и попытался навести порядок в налезающих друг на друга мыслях. – Да, я что-нибудь поем. Агриппа, пожалуйста, приведи ко мне этих людей. Я не могу их игнорировать.
– Очень даже можешь, я тебе постоянно твержу об этом, – ответил Виспансий Агриппа. – Я с ними поговорю и разберусь, есть ли среди их просьб что-то действительно
– Хорошо, – кивнул Октавиан, не скрывая облегчения. Его тошнило от мелочей. Как и окружающим его солдатам, ему хотелось двинуться в путь, хотелось сражаться. В списке приоритетов больше не значилась покупка тысячи седел у какого-нибудь греческого купца.
Втроем друзья подошли к командному шатру, и сердце Октавиана упало: его дожидалась еще дюжина людей, лица которых просияли при виде консула.
Марк Антоний спешился, пребывая в прекрасном расположении духа. Его командный шатер находился на переднем крае лагеря переправившихся в Грецию легионов. У него вошло в привычку по утрам объезжать внешний периметр, зная, что солдаты узнают его по сверкающей броне и это поднимает их боевой дух. Ему хотелось, чтобы каждый день его видело как можно больше людей. Тем самым триумвир напоминал им, что сражаться они будут под началом конкретного человека – а не обезличенного Сената. Он давно уже исходил из того, что такое очень важно, когда речь шла о моральном духе отдельно взятых легионов, а те, которыми он командовал, состояли по большей части из незнакомцев. Лишь некоторые помнили его по военным кампаниям Юлия, и, когда они приветствовали Марка Антония, он останавливался и проводил с ними минуту-другую, зная, что эти минуты они будут помнить до конца своей жизни. От него это не требовало особых усилий, зато простые солдаты млели от восторга, когда командующий беседовал с ними, а если он вспоминал имя и место, где они встречались в далеком прошлом, не находили себе места от счастья. Люди, которые в молодости сражались с Верцингеторигом, стали старшими солдатами, а кое-кто дослужился за прошедшие годы и до еще более высокого звания. И если память услужливо подбрасывала эпизод из тех дней, Антоний не мог поверить, что прошло так много времени. Он чувствовал себя стариком.
– Легаты, – обратился он к ожидающим его людям. – Какое прекрасное утро! Есть новости с побережья?
Этот вопрос он задавал каждый день и, откровенно говоря, не мог понять, что так задерживает Октавиана. Случалось, что его подмывало повести легионы в глубь материка, чтобы Октавиан догонял его, но здравый смысл всякий раз перебивал этот импульс. Среди местного населения у Антония хватало шпионов и информаторов, и он знал, что Брут с Кассием собрали огромную армию. Ему могли понадобиться все существующие легионы, и даже еще несколько.
Мысль о том, что Рим будет в руках таких людей, как консул Педий, настолько тревожила Марка, что он оставил в Италии Лепида. Третий триумвир получал возможность пересидеть конфликт в относительной безопасности, но, по крайней мере, Антоний мог не волноваться, что потеряет Рим, сражаясь с его врагами. После убийства Цезаря жизнь преподнесла ему немало сюрпризов, но он полностью доверял бывшему галльскому наместнику, потому что честолюбие у того отсутствовало полностью.
В результате Марку Антонию пришлось назначить другого командующего своего левого крыла. Он не знал, является ли Понтий Фабий самым способным из его генералов, но тот был старше всех и прослужил двадцать пять лет, занимая все должности, от сенатора до легионного трибуна. Антоний обратил внимание, что его заместитель стоял чуть в стороне, и его не удивило, что именно Понтий заговорил от лица всех легатов.
– Последние корабли прибыли, триумвират, – доложил он. – Есть надежда, что мы выступим сегодня. – Он улыбался, произнося эти слова, зная, как давно ждали эту весть.
Марк Антоний на мгновение обратил взор к небесам.
– Жаль, что эти новости не прибыли вчера. Тогда мы бы уже были на марше. Тем не менее приятно слышать, – отозвался он.
Приложив определенные усилия, триумвир воздержался от критики Октавиана, словно раньше не делал этого постоянно. В результате практически все полагали, что находятся в главной армии, которую сдерживает второсортный довесок.