Кровь и лед
Шрифт:
Так ни до чего и не додумавшись, Майкл спустился на первый этаж и попросил пожилую женщину-портье открыть для него магазинчик женской одежды при отеле, чтобы он мог купить для спутницы сандалии и легкое платье. Самое скромное, какое он увидел, было из тонкого желтого хлопка с короткими рукавами. Женщина, которая ранее уставилась на Элеонор так, словно та вырядилась в маскарадный костюм, понимающе кивнула и даже самостоятельно добавила к покупкам Майкла еще пару
— Панталоны под этим платьем будут плохо смотреться, — лаконично заметила она.
Вернувшись в номер, он легонько постучал в дверь ванной комнаты, затем приоткрыл ее на дюйм и просунул внутрь сумку с обновкой. Помещение окутывало густое облако горячего пара.
— Я взял на себя смелость купить вам кое-какую одежду, более подходящую для здешнего климата. Надеюсь, понравится, — сказал он и закрыл дверь. — Если хотите есть, я могу спуститься и принести вам чего-нибудь.
— Нет, — отозвалась она почти загробным голосом. — Не сейчас.
Он подошел к окну и раздвинул расписанные яркими цветочками шторы. В доме напротив еще светилось несколько окон. Мимо неторопливо проползла поливальная машина. Майкл стоял и думал, как сообщить Элеонор и кое-что другое, что она обязана знать. А именно то, что ей следует избегать контакта не только со льдом, но и с людьми… Тесного физического контакта.
Как ей объяснить, что хотя жажда побеждена, инфекция продолжает в ней жить? Что даже если ей захочется просто обнять кого-то, этим самым она подвергнет человека смертельному риску?
И если уж на то пошло, как ему убедить самого себя не прикасаться к Элеонор?
Когда шум поливальной машины стих, он вернулся к двери ванной, да так там и застрял на добрых полчаса, в течение которых уламывал Элеонор надеть-таки купленную одежду. Ее так шокировали длина и эфемерность платья, что она отказывалась наотрез, пока Майкл клятвенно не заверил ее, причем несколько раз, что это последний писк моды и сейчас все только так и одеваются.
— Долгое время платья были еще короче, — убеждал он ее, размышляя, как она отреагирует, когда увидит на набережной полуголых людей в бикини.
Когда Элеонор наконец сдалась и, красная от смущения, вошла в комнату, у Майкла просто дух захватило, так она была хороша.
Даже в такую рань движение на Оушн-драйв было оживленным, и Элеонор шарахалась от проезжающих мимо автобусов, словно от огнедышащих драконов. Среди автомобилей, шума, огней Элеонор цеплялась за руку Майкла, будто за спасательный круг. Тепло, которым она напиталась в горячей ванне, быстро улетучивалось, и Майкл отметил, что рука Элеонор опять стала прохладной.
На
К тому времени как они пересекли улицу и преодолели поросшие кустарником дюны, чернильно-фиолетовый оттенок неба сменился розовым. Они миновали высокие пальмы, плавно покачивающиеся на морском бризе, и пошли дальше, к линии прибоя. Затем сели на белый песок и стали любоваться поднимающимся из-за горизонта солнцем. Наблюдать за тем, как огненный шар медленно встает над океаном, отражаясь в серебристой глади воды, будто в зеркале, и окрашивает облака в рубиново-красные тона. В утреннем свете глаза Элеонор сверкали, словно два изумруда. С неба к самой поверхности воды спикировала серо-белая скопа, и Элеонор проследила за птицей взглядом. Майкл заметил, что девушка грустно улыбнулась.
— Почему вы улыбаетесь? — спросил он.
— Просто кое-что вспомнила. — Ее длинные каштановые волосы, все еще влажные после ванны, рассыпались по плечам и трепетали на легком ветерке. — Одну популярную песенку из другого времени.
— О чем в ней пелось?
Элеонор взяла Майкла за руку, и он почувствовал, что ее пальцы, подставленные под лучи солнца, стали ощутимо теплее. Скопа продолжала метаться между набегающих волн.
— «Никогда не будет берега морского, пальм резных, высоких, как собор Святого Павла. И песков не будет белых, словно в Дувре…» — непринужденно напела она.
Взгляд Элеонор скользнул по ярко освещенному горизонту, широкой белой полосе пляжа, и в ее глазах Майкл увидел первый проблеск искренней радости.
— И вот — пожалуйста, — сказала она, не выпуская его руки. — Сбылось!..