Кровь и песок
Шрифт:
Ах, дорогой маэстро! (франц.)
Эта удача была встречена овацией, а бандерильеро спокойно остался на месте, поправляя помочи и манжеты. Его супруга в пылу восторга откинулась назад, хохоча и хлопая в ладоши, и снова юбка под воздействием ее пышных форм поползла вверх, открывая всем взорам тайные прелести.
— Мастерски сделано, мосью! — закричал Пескадеро.— Первоклассный удар!
Иностранец, польщенный одобрением учителя, скромно ответил, ударив себя в грудь:
— Я имею самое главное. Мужество, много мужества! — Потом, решив отпраздновать свой успех, он направился к пажу Морито, который заранее облизывался, готовясь выполнить поручение.— Подать бутылку вина! — Три пустые бутылки уже валялись па земле возле дамы, которая, все больше
Услышав, что с маэстро пришел сам знаменитый Гальярдо, и узнав его лицо, так восхищавшее ее в газетах и на спичечных коробках, иностранка даже побледнела и умильно зажмурилась.
«О, cher maitre!..» Она улыбалась, она прижималась к нему, стремясь упасть ему в объятия всей тяжестью своих пышных телес.
Зазвенели бокалы во славу нового тореро. В торжестве принял участие даже Морито,— за него выпил плут мальчишка.
— Меньше чем через два месяца, мосью,— с андалузской торжественностью произнес учитель тавромахии,— вы будете всаживать бандерильи на арене мадридского цирка, как сам господь бог, и вам будет принадлежать вся слава, все деньги и все женщины... с разрешения сеньоры.
А сеньора, не сводя с Гальярдо нежного взора, млела от удовольствия, и громкий хохот сотрясал ее жирное тело.
Иностранец возобновил урок с упорством энергичного человека. Время даром терять нельзя. Ему не терпелось поскорее попасть на арену мадридского цирка и завоевать все прекрасные дары, обещанные маэстро. Златокудрая подруга, увидев, что оба тореро уходят, уселась на свое место с отданной ей на хранение бутылкой вина.
Пескадеро проводил Гальярдо до конца улицы.
— Прощай, Хуан,— сказал он печально.— Может быть, встретимся завтра в цирке. Теперь видишь, до чего я дошел? Приходится кормиться этим обманом и шутовством.
Гальярдо ушел в глубокой задумчивости. Ах, он видел этого человека в лучшие дни, когда, уверенный в будущем, он с княжеской щедростью швырял деньгами. Все свои сбережения он потерял на неудачных спекуляциях. Жизнь тореро не может научить человека обращаться с деньгами. И ему, Гальярдо, предлагают оставить свою профессию? Никогда. Просто нужно держаться поближе к быку.
Всю ночь эта мысль, казалось, реяла над черной пустотой его снов. Нужно держаться поближе. На следующее утро он проснулся с твердым решением. Он будет держаться близко, он поразит публику своей отвагой.
Гальярдо испытывал такое воодушевление, что отправился в цирк, забыв о своих обычных суеверных предчувствиях. Он испытывал уверенность в успехе, сердце его билось, как в былые славные дни.
Коррида с самого начала была богата происшествиями. Первый бык яростно напал на всадников. В одно мгновение он сбросил на песок трех пикадоров, поджидавших его с пиками наперевес; две лошади упали замертво, черная кровь хлестала из пробитых боков. Третья, обезумев от боли и ужаса, металась по арене со вспоротым брюхом, таща за собой свалившееся седло. Красные и голубые кишки, похожие на длинные колбасы, вываливались на песок, и лошадь, наступая на них задними ногами, разматывала спутанный клубок собственных внутренностей. Бык помчался вслед за жертвой и, нагнув могучую голову, вонзил рога ей в живот, поднял ее и яростно швырнул наземь изуродованный, искалеченный остов. Когда бык оставил издыхающую, судорожно дергающуюся клячу, к ней подбежал пунтильеро, чтобы добить ее ударом кинжала между ушей, но несчастная кроткая тварь вдруг пришла в ярость и из последних сил укусила человека в руку.
Вскрикнув и помахав окровавленной кистью, он вонзил кинжал, и вскоре лошадь перестала биться, неподвижно вытянув окоченевшие ноги. Служители бегали по арене с большими корзинами песка, засыпая лужи крови и лошадиные трупы.
Публика вскочила на ноги, крича и размахивая руками. Свирепость быка привела ее в восторг. Увидев, что на арене не осталось ни одного пикадора, зрители хором вопили: «Лошадей! Лошадей!»
Все они хорошо знали, что пикадоры
Одна из лошадей, раненная в живот, выпустила целый поток омерзительных, зеленых экскрементов, обливая вонючей жидкостью стоявших поблизости тореро.
Публика приветствовала смехом и восклицаниями падавших с грохотом всадников. Арена глухо гудела от падения тяжелых тел с закованными в железо ногами. Некоторые падали навзничь, словно туго набитые мешки, и удар головой о доски барьера отдавался вокруг зловещим эхом.
— Ну, этот не встанет! — кричали в публике.— Котелок дал трещину, не иначе.
И все же пикадор вставал, потягивался, почесывал ушибленный затылок, поднимал оброненную при падении шляпу и снова вскакивал на ту же лошадь, которую «ученые обезьяны» толчками и палочными ударами ставили на ноги. Доблестный всадник заставлял клячу бежать рысцой, кишки вываливались из ее брюха при каждом движении. На этом полутрупе пикадор направлялся прямо к быку.
— В вашу честь, сеньоры! — кричал он, бросая шляпу группе друзей.
Едва пикадор успевал вонзить пику в шею зверю, как тот наносил ответный удар с такой силой, что и сам он и лошадь с всадником разлетались в разные стороны. Предвидя новое нападение со стороны быка, «ученые обезьяны» и часть зрителей кричали всаднику: «Слезай с коня!» Но железные латы на ногах мешали пикадору, и, прежде чем он успевал спешиться, лошадь тяжело падала и мгновенно испускала дух, а выброшенный из седла всадник с глухим ударом падал, головой вперед, на песок.
Быку никогда не удается ударить рогами лежащего всадника, однако служители цирка часто уносят с арены бездыханные тела пикадоров и доставляют их в больницу с переломанными костями или в глубоком обмороке, похожем на смерть.
Гальярдо, стремясь привлечь симпатии публики, все время находился на арене и вызвал взрыв рукоплесканий, когда оттащил быка за хвост, спасая от рогов одного из упавших пикадоров.
Во время выхода бандерильеро Гальярдо, опершись на барьер, рассматривал ложи. В одной из них, должно быть, сидела донья Соль. Наконец он увидал ее, но не было на ней белой мантильи и вообще ничего, что напоминало бы севильскую сеньору, похожую на маху Гойи. В оригинальной элегантной шляпке на золотистых волосах, она казалась иностранкой, впервые попавшей на бой быков. Рядом сидел ее друг, тот самый человек, о котором она отзывалась с таким восхищением и которому показывала достопримечательности страны. Ах, донья Соль! Сейчас она увидит, на что способен простой парень, которого она отвергла. Она будет аплодировать ему на глазах у ненавистного иностранца. Она против собственной воли загорится восхищением, увлеченная общим восторгом.
Когда настала очередь Гальярдо — его бык был вторым,— зрители приняли матадора благосклонно; казалось, они забыли о своем раздражении. Две недели вынужденного перерыва внушили публике терпимость. Ей хотелось, чтобы на этой корриде все было хорошо. Кроме того, боевой пыл быков и большое количество убитых лошадей привели любителей в хорошее настроение.
Гальярдо направился к быку с не покрытой после приветственной речи головой, неся перед собой мулету и помахивая шпагой, как тросточкой. Вслед за ним, хотя и на некотором расстоянии, шагали Насиональ и еще один тореро. В амфитеатре раздались протестующие голоса. Сколько помощников! Можно подумать, приходский поп идет причащать умирающего.