Кровь на эполетах
Шрифт:
– Ведаю о сем, – сказала графиня, положив афишку на стол.
– Откуда? – удивилась Груша.
– В «Санкт-Петербургских ведомостях» прописано, – ответила графиня, указав на газету. – Сообщается, что за сей подвиг государь изволил пожаловать капитану Руцкому орден Святого Георгия третьей степени. Теперь твой Платон на любой церемонии будет входить вместе с полковниками[7].
– Ничего он не мой! – насупилась Груша. – Почему ты не сказала про газету?
– Не успела, – улыбнулась графиня. – Ты ворвалась, как козюлей[8] укушенная. А что твой он или нет, время покажет. Пока Платон Сергеевич успешно делает карьер. В чине капитана получить такой орден – это, милая моя, великая редкость, такое при Екатерине
– Его могли убить! – вздохнула Груша.
– Этот вывернется, – покрутила головой Хренина. – Умен, сведущ в военном деле. Без нужды в драку не полезет, проявлять браваду не станет. Не знаю, как там было под Малым Ярославцем, но, мню, Платон все рассчитал, даже за топор схватился не случайно.
– Почему так думаешь? – удивилась дочь.
– Помнишь, в имении рассказывал, как побил вюртембергских гусар? Платона Сергеевича Господь наделил недюжинной силой. По пути в Смоленск видела, как он поднял край потерявшей колесо повозки и держал ее один, пока фурлейт не надел колесо обратно на ось и не вставил чеку. А повозка та с грузом была. Если такой мОлодец ударит коня обухом по лбу, животине конец придет. А на земле гусар пехотинцу не противник. Не беспокойся о Платоне, уцелеет. Майором ему теперь точно быть, а там, глядишь, и в полковники проберется. Ты не против стать полковницей?
– Ах, мамА! – зарделась Груша. – Вам бы только шутить.
– Не шучу, – пожала плечами графиня. – Ты присядь, милая.
Дочь подчинилась, заняв свободное кресло.
– Как твои дела в лазарете? – поинтересовалась Хренина.
– Замечательно! – с жаром откликнулась дочь. – Карл Фридрихович очень хвалит. Говорит: у меня талант к лекарскому делу. Раненые, коих опекаю, выздоравливают скорее, чем другие. И офицеры довольны: много благодарят, просят посещать чаще.
– Еще бы им не благодарить! – хмыкнула графиня. – Вместо фельдшеров с их грязными лапами барышня пальчиками касается. Ох, дочка! Разрешила я тебе за ранеными ходить, да не думала, что далеко зайдет. Ожидала, что быстро надоест, а тут вон как повернулось. Ты, поди, лекарем стать мечтаешь?
– Да, маменька, – потупилась Груша.
– Небывалое дело – женщина-лекарь, да еще из дворянской семьи. Не поймут. Ладно еще домашних лечить, но прочих пользовать… Замуж не возьмут.
– Это с чего? – обиделась Груша.
– Кому понравится, что его жена посторонних мужчин щупает?
– А я за дурака замуж не пойду! – с вызовом ответила дочь.
– После войны многие и за дурака будут рады, – вздохнула графиня. – Столько блестящих женихов головы сложили! А сколько еще сложат? И не только военные гибнут, статские – тоже.
– Сама говорила, что Платон Сергеевич уцелеет!
– Этот – да, – согласилась графиня. – Значит, все же на него нацелилась?
Груша потупилась.
– Этот не дурак и вполне может разрешить жене врачевать, – продолжила графиня. – Набрался в своей Франции революционных идей, всех этих либерте и эгалите[9]. Только здесь Россия, не поймут.
– Обойдемся! – хмыкнула дочь.
– Ты, гляжу, тоже набралась, – покачала головой графиня. – Вот что скажу, милая. Я не против выдать тебя за Платона, но захочет ли он?
– Вы что-то знаете, мамА? – встрепенулась Груша.
– Да вот думала, – ответила графиня. – Мне тут подруга из Петербурга письмо прислала, сплетни тамошние пересказывает. Про Платона в столице шепчутся, что он государя лечил. От какой болезни – неведомо, но посещал Александра Павловича каждый день. Вылечил, за что и был пожалован поручиком по гвардии. Еще пишут, что государь предлагал ему остаться при своей особе, но Руцкий отказался и вернулся в Действующую армию.
– Почему? – удивилась
– Вот и я удивилась, – вздохнула графиня. – Ведь такой случай для безродного! Что-то тут не так. Или врут сплетники, или у Платона какой-то свой умысел. По здравому размышлению пришла к мысли, что второе. Не прост наш княжич, ох, как не прост. Если он полковником у Буонапартия обретался, то что ему поручиком, тем более, в Петербурге? Там генералов больше, чем в Твери дворников.
– Но ведь при государе! – возразила Груша.
– При дворе поручиком быть хуже, чем в полку, – покачала головой графиня. – Там высоких чинов в разы больше, всякий помыкать станет. А у Платона твоего гордость как у принца. Уж, не знаю, отчего, но что есть, то есть. Его бы мигом сожрали – при дворе такие волки, что не княжичу чета. Видимо, он это понял – разумом его Господь не обделил. Вот и решил делать карьер в армии, и это получается, – Хренина указала на афишку. – После войны офицеры с орденами в гору пойдут, Платон – тоже. Ежели ко двору призовут, а такое может случиться, то уже не поручик, а майор. Повезет – и полковника выслужит. А это другой коленкор. На статскую службу позовут – так и чин выше могут предложить. А это статский советник[10], пятый класс, ваше высокородие. Глядишь и титул воспоследует. Кутайсов графом стал, будучи брадобреем у Павла Петровича, а тут лекарь при государе, да еще боевой офицер в прошлом. Даже самые злые языки примолкнут.
– Это ведь хорошо, мамА! – воскликнула Груша.
– Для Платона хорошо, – кивнула графиня, – а вот нам… Насчет женихов после войны я тебе говорила. А теперь представь: блестящий полковник или статский советник при дворе, государь ему благоволит… Желающих породниться с ним в Петербурге найдется много. Не только графы, но и князья согласятся отдать за него дочерей, и с приданым не поскупятся. А кто мы? Провинциальные дворяне. Не бедные, но и не сказать, чтоб сильно богатые. Роду не великого – жалованные графы в первом поколении. В высшем свете Петербурга таковых не больно привечают. Отсюда вопрос: захочет ли Руцкий, вознесясь, с нами знаться?
– Зачем ты говоришь так, маменька? – шмыгнула носом Груша.
– Затем, чтобы не питала великих надежд, – жестко сказала графиня.
– Платон Сергеевич мне стихи прислал, – возразила дочь. – Ждать его просил.
– А вот руки – нет, – буркнула Хренина. – Хитрый шельмец!
– Он честный и порядочный человек! – возразила дочь.
– Дай Бог, чтобы так, – вздохнула графиня. – Думаешь, я не хочу тебе счастья? Я Платону еще в Смоленске объявила, что отдам за него дочь, если выбьется в дворяне. Ожидала, что он это сделает, но чтоб так быстро и так далеко шагнуть… Знаешь, сколько людей, пробившись ко двору, забывали прежних знакомых? Уж мне-то ведомо. Вот и решила с тобой побеседовать. Как бы не стал Платон для нас журавлем в небе. Тут синицу бы поймать. Сама говорила, что офицеры в лазарете тебе предложения делали. Думаю, среди них есть приличные люди.
– Об этом не может быть речи! – вспыхнула Груша. – Даже не хочу слышать.
– Разбаловала я тебя, – покачала головой Хренина. – Родительской воли слушать не хочешь.
– Я лучше в монастырь пойду!
– Хорошо, – не стала спорить графиня. – Может, я не права и зря возвела напраслину на Платона. Смутило меня его быстрое возвышение. Поговорим о другом. Зять собирается послать людей в Москву глянуть, что там с домом. Даст Бог, уцелел. Если так, намерен вернуться. Он же при губернаторе обретался, его в службу непременно призовут. Москва сгорела, дел там найдется много. А я о нашем Залесье подумала. Уцелело ли оно? Может, разграбили и пожгли, а, может, и обошло лихо имение. Наши гонят французов и, глядишь, скоро освободят Залесье. Желала бы вернуться. Поедешь со мной или здесь останешься?