Кровь на снегу
Шрифт:
По дороге домой я подумал, что теперь могу перестать провожать ее. Она в безопасности. Я надеялся, она знает, что находится в безопасности. Я надеялся, что он, ее торчок, стоял позади нее в поезде и шептал: «Я не вернусь за тобой. Но забудь, как я выгляжу». Да, я очень надеялся. Мне больше не надо провожать ее. Ее жизнь начинается с этого момента.
Перед телефоном-автоматом на улице Богстадвейен я сделал глубокий вдох.
Моя жизнь тоже начнется сейчас, с этого разговора. Я должен получить помилование от
– Дело сделано, – сказал я.
– Хорошо, – ответил он. – Ее нет?
– Не ее, сэр. Его.
– Прошу прощения?
– Я отправил так называемого любовника.
По телефону мы всегда говорим «отправил» для безопасности, на случай если нас подслушивают или прослушивают.
– Вы его больше не увидите, сэр. И они не были настоящими любовниками. Он принуждал ее. Я уверен, что она его не любила, сэр.
Я говорил быстро, быстрее, чем обычно, и после моих слов наступила долгая пауза. Я слышал, как Даниэль Хоффманн тяжело дышит носом. Фырчит – думаю, это так называется.
– Ты… ты убил Беньямина?
Я уже понял, что мне не стоило звонить.
– Ты… ты убил моего единственного… сына?
Мой мозг регистрировал и толковал звуковые волны, переводя их в слова, после чего начинал их анализировать. Сын. Возможно ли это? Одна мысль поразила меня: то, как он скидывал с себя ботинки. Как будто бывал в этом доме много раз. Как будто когда-то жил там.
Я повесил трубку.
Корина Хоффманн смотрела на меня с ужасом. Она надела другое платье, волосы ее еще не высохли. Было четверть шестого, и она, как и в другие дни, смыла с себя запах покойника перед приходом мужа.
Я только что рассказал ей, что получил задание ее убить.
Она попыталась захлопнуть дверь у меня перед носом, но я слишком быстрый.
Я поставил ногу между дверью и косяком и открыл ее. Корина попятилась назад, в освещенную гостиную. Ухватилась за спинку дивана. Как актриса, использующая реквизит на сцене.
– Прошу вас… – начала она, подняв перед собой руку.
Я заметил блеск. У нее на руке было большое кольцо с камнем. Раньше я его не видел.
Я сделал шаг вперед.
Корина громко заорала диким голосом, схватила настольную лампу и бросилась на меня. Я так удивился нападению, что едва успел увернуться от удара. Это усилие и инерция движения заставили Корину потерять равновесие, но я успел подхватить ее. Я ощутил ладонями ее влажную кожу и вдохнул тяжелый запах. Интересно, в чем она искупалась? В самой себе, что ли? Я крепко держал ее, чувствуя быстрое дыхание. Боже мой, я хотел овладеть ею прямо здесь и сейчас. Но нет, я не такой, как он. Я не такой, как они.
– Я пришел сюда не затем, чтобы убить тебя, Корина, – прошептал я в ее волосы. Я вдохнул ее запах, это было все равно что вдохнуть опиум: я почувствовал опьянение и одновременно обострение всех чувств. – Даниэль знает, что у тебя был любовник. Беньямин. Он мертв.
– Так… так Беньямин
– Да. И если ты будешь здесь, когда вернется Даниэль, он и тебя убьет. Ты должна пойти со мной, Корина.
Она посмотрела на меня, растерянно моргая:
– Куда?
Удивительный вопрос. Я ожидал скорее «почему», «кто ты такой» или «ты врешь». Но вероятно, она инстинктивно почувствовала, что я говорю правду, что дело срочное, и перешла прямо к сути. А возможно, она просто сбита с толку и пала духом, и первое, что она смогла сказать, – это «куда».
– В комнату за комнатой, – ответил я.
Глава 7
Она сидела, сжавшись в комок, на единственном кресле в моей квартире и сверлила меня взглядом.
Так она была еще красивее: напуганная, одинокая, незащищенная. Зависимая.
Хоть это и излишне, я объяснил, что квартира у меня очень скромная, простая холостяцкая берлога с одной гостиной и нишей для кровати. Здесь было чисто и убрано, но это место не для такой женщины, как она. Однако у моей квартиры было одно большое преимущество: никто не знал, где она находится. Точнее говоря, никто – в буквальном смысле никто – не знал, где я живу.
– Почему? – спросила Корина, отхлебывая из чашки кофе, который я ей сварил.
Она попросила чаю, но я пообещал ей чай на следующий день. Я сказал, что пойду и куплю чай, как только откроются магазины, и что я знаю, как она любит пить по утрам чай, поскольку пять последних дней подряд смотрел, как она пьет по утрам чай.
– Если ты выполняешь такую работу, как я, то лучше, чтобы никто не знал твоего адреса, – ответил я.
– Но ведь теперь я его знаю.
– Да.
Мы пили кофе в молчании.
– Значит, у тебя нет ни друзей, ни родственников? – спросила она.
– У меня есть мама.
– Которая не знает…
– Да.
– И она наверняка не знает ничего о твоей работе.
– Да.
– А что ты рассказывал ей о своих занятиях?
– Продавец.
– В магазине?
Я посмотрел на Корину Хоффманн: ей действительно интересно или она просто болтает?
– Да.
– Подумать только.
По ее телу прокатилась дрожь, и она скрестила руки на груди. Я включил отопление на полную катушку, но, когда в квартире обычные окна, а на улице больше недели стоит двадцатиградусный мороз, холод победить нелегко. Я постучал пальцами по чашке.
– Что будешь делать, Улав?
Я поднялся со стула:
– Посмотрим, смогу ли я найти для тебя шерстяное одеяло.
– Я хотела сказать, что мы будем делать.
Она была в здравом уме. Если человек перестает думать о том, чего он не в силах изменить, и двигается дальше, значит он в здравом уме. Хотел бы я быть таким.
– Он придет за мной, Улав. За нами. Мы не можем вечно прятаться здесь. То есть можем до тех пор, пока он нас не найдет. Поверь мне, я его знаю. Он скорее умрет, чем станет жить с таким позором.