Кровь на снегу
Шрифт:
Я кивнул и сделал глубокий вдох. Я подумал, что сейчас могу умереть, мама. Потому что больше мне не надо сочинять. Лучше этой истории я ничего сочинить не смогу.
Глава 21
Несмотря на трескучий мороз, всю ночь шел снег, и когда первые люди встали в утренней темноте и оглядели Осло, то увидели, что город укрыт мягким белым одеялом. Машины осторожно ехали по колеям, люди с улыбками пробирались по ледяным
По радио говорили о температурном рекорде и о похолодании, а в рыбном магазине на Юнгсторгет упаковывали последние килограммы трески и пели «счастливого Рождества» на мотив странной норвежской мелодии, которая с любыми словами звучит радостно и весело.
Церковь Рис снаружи все еще опоясывали ленты полицейского ограждения, а священник обсуждал с полицейскими, как провести рождественскую мессу вечером, когда начнут стекаться толпы людей.
В Государственной больнице в центре Осло хирург покинул операционную с лежащей на столе девочкой, вышел в коридор, снял перчатки и подошел к двум сидящим женщинам. Он увидел, что страх и отчаяние не покинули их застывших лиц, и понял, что забыл снять маску, скрывающую его улыбку.
Мария Мюриель поднималась в горку от станции метро к гастроному. Сегодня короткий рабочий день, магазин закроется в два часа. А потом наступит рождественский вечер. Рождество!
Она напевала про себя песенку. Песенку о том, что она увидит его снова. Что она знает, что увидит его снова. Она знала это с того самого дня, когда он пришел и забрал ее из того… из того, о чем она больше не хотела думать. Его добрые голубые глаза и длинные светлые волосы, прямые узкие губы в густой бороде. И его руки. Больше всего она смотрела на них. Смотрела чаще других, но это же вполне естественно: у него были мужественные, но ухоженные руки, немного большие, с почти прямоугольными ладонями. С такими руками скульпторы всегда изображают представителей рабочего класса. Но она хорошо представляла себе, что эти руки могут погладить ее, обнять ее, похлопать ее, утешить ее. Как ее руки – его. Иногда, когда она ощущала силу своей любви, ей могло стать страшно. Ее любовь была похожа на готовую прорваться плотину, и она знала, что искупать кого-то в любви и утопить в ней – это не совсем одно и то же. Но как раз этого она сейчас не боялась, потому что ей казалось, он умеет принимать, а не только отдавать.
Перед магазином она увидела толпу людей и полицейскую машину. Там что, произошел взлом?
Нет, судя по всему, просто авария. У магазина стоял автомобиль, врезавшийся в фонарный столб.
Но когда Мария подошла ближе, то увидела, что людей больше интересует окно магазина, а не автомобиль, так что, вполне возможно, это все-таки взлом. Из гущи толпы вышел полицейский и направился к полицейской машине. Он взял рацию и начал говорить. Мария читала по губам: «мертв», «пулевое ранение», «тот самый „вольво“».
Потом другой полицейский велел собравшимся отойти, и, когда все расступились, она увидела человека. Сначала она подумала, что это снеговик, но потом поняла, что это просто человек, занесенный снегом, человек, прислонившийся к окну магазина. В вертикальном положении его удерживали примерзшие к стеклу длинные светлые волосы и борода. Мария не хотела подходить, но все же приблизилась к нему. Полицейский что-то сказал ей, но она указала на свои уши и рот, потом на дверь магазина и протянула ему удостоверение личности с фотографией. Иногда ей хотелось сменить имя обратно на Марию Ульсен, но она всегда думала, что единственное оставленное им в наследство, помимо дешевого колечка и долга за наркотики, – это французская фамилия, которая звучала намного интереснее, чем Ульсен.
Полицейский кивнул и подал знак, что она может открыть магазин, но Мария не двинулась с места.
Рождественская песенка, которую она напевала про себя, стихла.
Она смотрела на него. Казалось, что у него появилась тонкая кожа изо льда, а под ней проступали тонкие синие вены. Человек был похож на снеговика, всосавшего в себя кровь. Угасшие глаза из-под заиндевевших ресниц смотрели в магазин. Смотрели на то место, где скоро будет сидеть она. Сидеть и пробивать на кассе стоимость товаров. Она будет улыбаться покупателям и гадать, кто они и какую жизнь ведут. А сегодня вечером она будет есть конфеты, которые он ей подарил.
Полицейский засунул руку ему за пазуху, достал бумажник, открыл его и вынул зеленые водительские права. Но взгляд Марии был прикован не к ним. Она заметила желтый конверт, упавший на снег, когда полицейский доставал бумажник. Буквы на нем были выведены изящным, красивым, почти женским почерком.
«Для Марии».
Полицейский поспешил к своей машине с правами в руке. Мария наклонилась, подняла конверт и засунула в карман. Кажется, никто этого не заметил. Она посмотрела на место, где только что лежал конверт. На снег и кровь. Такой белый. Такая красная. Какая удивительная красота. Прямо королевская мантия.