Кровь океана
Шрифт:
Кроме того, что с лодкой было слишком много возни, Симпсон не использовал ее еще по одной, куда более важной причине. В случае неожиданного нападения боец должен уверенно стоять на ногах, что совершенно невозможно в неустойчивой пироге. Если от хорошего взмаха гарпуном сам вывалишься за борт и плашмя плюхнешься в воду, последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Куда правильнее ощущать под подошвами резиновых сапог дно, когда из камышей в любую секунду может вынырнуть незаметно подкравшаяся тварь.
Некоторые особо ретивые молодые
– Чебурашкино дерьмо, – сокрушенно проговорил Уэйн по-русски.
Затейливым русским ругательствам выучил его Вадим – бывший напарник по нелегальной охоте. Еще в прошлом году они охотились вместе, у Вадима получалось отлично, хоть он и был типичным бледнолицым – бывший российский военный из пришедших в Америку с первыми гуманитарными конвоями после Большой волны. Выслужив свой год по контракту, уволился и остался в Америке.
Когда-то в США ломились сотни тысяч нелегальных эмигрантов, а теперь остаться здесь жить мог только абсолютно сумасшедший экстремал.
Вадим именно таким и был – сибиряк за шесть футов ростом и весом в двести фунтов, ходивший у себя в родных снегах на волков и медведей. Хороший парень. Силой обделен не был, а вот скорости ему порой катастрофически не хватало. Из-за чего и закончил жизнь не лучшим образом – в клешнях гигантского каменного краба.
После того случая Уэйн на крабов больше не охотился принципиально. Мстить безмозглым тварям было бессмысленно, а неприятных воспоминаний осталось много. Да и панцирь у них такой, стоит напомнить, что только из реактивного гранатомета пробить можно, а выстрелы к нему достать непросто, и стоили они в прошлом году под сотню юаней за штуку, а сколько стоят теперь, при галопирующей инфляции, – даже представить страшно.
Куда практичнее выслеживать сухопутных каракатиц. Дичь, конечно, тоже очень непростая, даже слишком непростая, настолько непростая, что другие охотники откровенно ссут на нее ходить, но простой дичи нынче не осталось вовсе. По крайней мере, каракатицу, в отличие от остальных тварей, при соответствующей сноровке и мастерстве можно добыть при помощи самодельной гарпунной пушки, без особых затей и лишних затрат – если только иметь цельнометаллические яйца, чтобы в последний момент не дрогнуть перед столь чудовищным противником.
Шум прибоя в полумиле от берега почти не был слышен. Если бы задувало с океана, то грохот волн, расшибавшихся об утрамбованный песок узкого пляжа, разносился бы намного дальше, но ветер, наоборот, напирал с берега, пригибая стебли диких болотных трав. Сёрферы, некогда съезжавшиеся в эти места, такое направление ветра называли оффшором и любили безмерно, так как при нем не ломает волну. Вот только их тут уже давно никто не видал, и вряд ли когда теперь увидит.
Их времена прошли безвозвратно. Теперь на Восточном побережье правили бал совсем другие герои, чью жизнь, чаще всего недолгую, наполнял куда больший риск, чем тот, которым любили бахвалиться загорелые парни с крепким прессом и остроносыми досками.
Уэйн Симпсон как раз и был одним из таких искателей приключений, не сумевших или не пожелавших обеспечить себе спокойную жизнь в глубине континента.
Впрочем, старомодное понятие «спокойная» сегодня почти не имело в Америке смысла. Ну, чем краснокожий Уэйн, согнанный искусственным цунами полуторакилометровой высоты с земли своих предков, мог заработать на жизнь в любом из уцелевших мегаполисов, переполненных беженцами, которым тоже позарез нужна работа? В лучшем случае пришлось бы мыть посуду в ресторане для оккупационных войск или дерьмо выгребать на окраинах из полуразрушенной системы канализации. Чебурашкино дерьмо, как сказал бы Вадим.
Но главное, что удерживало Симпсона от попыток покинуть опасную прибрежную зону, – это мысль о воображаемом бледнолицем выродке, который станет им командовать, заставляя горбатиться за гроши. О мерзком потомке того гнусного янки, который стрелял в предков Уэйна из штуцера или продавал им одеяла, зараженные оспой. Для индейца воля дороже денег – ну, по крайней мере, дороже тех денег, которые можно выручить за мытье посуды в вонючей закусочной. А воли на смертельно опасном побережье, в зоне активных боевых действий, было хоть отбавляй. Да и некоторые деньги водились.
Остро пахло стоялой морской водой и гниющими водорослями. Вокруг головы индейца роились облака комаров и гнуса, но причинить ему особого ущерба они не могли: лицо прикрывала москитная сетка, а под одеждой Уэйн носил крупноячеистую накидку, лично сплетенную из толстой веревки. Она почти ничего не весила, не держала тепла, практически не впитывала влаги, зато не давала ткани вплотную прилегать к телу, и комары благодаря этому не могли добраться до кожи, оставаясь голодными и злыми, как супермодели из модных журналов прошлого.
Обширное соленое болото, какие в здешних местах называли маршами, тянулось во все стороны, насколько хватало глаз. Лишь на северо-западе можно было разглядеть устоявшие после Большой волны бетонные столбы, торчавшие вдоль проходившей здесь когда-то автострады. Местность как местность, ничего особенного, но именно образовавшаяся после грандиозного цунами топь стала для здешних охотников-нелегалов и кормилицей, и средством заработка.
И убийцей, если допустить непростительную ошибку.