Кровь пьют руками
Шрифт:
Я поглядела на умирающее небо. Трещина расползалась, темное золото бугрилось неровной, словно кованной грубым молотом, твердью.
Вспомнилась старая сказка, читанная еще в детстве. На Золотом Небе живут боги. Им нет дела до нас. Пока мы, живущие под Голубым небом, не переступим порог.
И еще песня была. Саша ее даже петь пытался. Мелодия старая, чуть ли не XVII века, а слова написал Сашин приятель, он потом в Париж уехал, письма присылал — с яркими марками. На одной, помню, картина была — Ван-Гог,
— Над небом голубым
Есть город золотой…
Угадал, парень! Он ведь художник, у художников все не так, они видят. Эту песню потом многие исполняли, но ошибались — по привычке. Золотой город над небом, а не под ним! Жаль только, в дивный сад нам не попасть! Или ты все-таки попал туда, Саша? Туда, где гуляет Огнегри-" вый Лев?..
Игорь что-то говорил, но я уже не слушала. Все и так ясно. Девятый выполнил приказ. Интересно, понимал ли Маг, что баба, которую он отдавал палачам с лампой, влюбилась в него, словно кошка? Старая глупая кошка?! Наверное, понимал. Он ведь умница, сероглазый Магистр! Сероглазый Волк…
Теперь понятно, кто был загадочным «чистильщиком»! Когда мне светили лампой в глаза, Игорь тоже включал лампу — и читал все подряд. Читал, откладывал нужное… Работа такая.
— Ирина! Стрела!
Я очнулась. Надо слушать,, кивать, отвечать…
— Пятый. Что с ним?
Маг долго молчал, затем дернул щекой.
— Она не имела права предупреждать тебя. Не имела! Она?!
— Ее звали Марианна Тишинская. Она была очень хорошим работником…
Звали… Была… Марианна — какое красивое имя! Мари-Анна…
Прости меня, Пятый! Ради Господа! Еще и этот камень на душу!
— Священники. Это тоже — ты?
Маг отвел глаза.
— П-пришлось. Егоров слишком много понял. У м-меня был человечек в ФСБ, а у него — к-контакт среди «ганфайтеров». С ордером они, г-гады, сами сообразили, чтобы т-тебя прижать…
Я не стала переспрашивать. Самой надо было сообразить, дуре! Еще тогда, когда я подарила Игорю проклятый немецкий журнал! Отец Александр догадался обо всем — и не стал молчать.
— Я н-не прошу прощения, Стрела! Такое не прощают. Я м-мог бы врать тебе и дальше…
Я взяла его за руку. Рука была холодной, мертвой. Спросить, лгал ли он, когда его губы…
Зачем?
Может, и не лгал. Иначе бы не стал рассказывать такое. Перескажи я Третьему наш разговор — и все. Конец! И Девятому, и скорее всего мне.
— Пойдем, Игорь… Пойдем.
Под ногами — битое стекло, над головами — разорванное пополам небо. Сколько еще осталось? Может, час, может — век. Наверное, Адаму тоже думалось, что Изгнание — это гибель, последний миг. А ведь все только начиналось!
— Почему ты сообщил, что я погибла? По его лицу скользнула усмешка — вымученная, невеселая.
— Чтобы т-тебя оставили в п-покое.
— Спасибо…
Его рука — в моей руке. Не знаю почему.
— За что. Стрела? Ведь н-не получилось! Да, не получилось. Я не стала праться. Вместо этого захотелось поиграть в Прокурора Фонаря. Хорошо еще, вовремя нашла Третьего, а то бы и вправду «чистильщика» прислали! Вот так, Эрка! А ты думала — шабаш! А если бы мне самой приказали такое? Выдать «специалиста», осуществить «комплексную проверку»? Ведь могли приказать?
На миг стало страшно. Нет, я бы ни за что!.. Ни за что?
— Ирина! Стрела! Что с тобой? П-пожалуйста!
— Ничего, Игорь! Ничего… Они знают, как обеспечить верность. Знают!
Верность — и покорность. Три степени покорности — телом, разумом, сердцем. Как учил Святой Игнатий.
…Прыг-скок. Прыг -скок. Прыг-скок… Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку, и мягко падает в воду. Девочка. бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад…
Они знали об Эмме. И не пощадили бы — ни меня, ни ее.
У Игоря — сын…
Маг выдал меня. А я выдавала Сашу — каждый день, каждый час. И рукопись, рукопись, которую я передала неведомым боссам, прежде чем нести в редакцию! А на следующий день…
Нет, не думать!
Нельзя!
Не думать — и не судить.
Я не судья Игорю.
Пусть нас всех рассудит Другой.
Если захочет судить.
Битое стекло под ногами. Страшное небо над головой…
— Меня спас Молитвин? Ведь я умирала, правда?
Его рука дернулась, пальцы сжались.
— Он н-не хотел, сволочь! Я п-позвонил его дружку — Залесскому, наорал на него…
Да, верно. Черный Ворон что-то похожее говорил…
«А вообще-то говоря, я не давал клятвы Гиппократа. И если бы не Алик… Не Олег Авраамович…»
Вот никогда бы не подумала! Два алкаша вытаскивают с того света полудохлую шпионку! Ворон — из-за Алика, Алик… Надо полагать, вспомнил о брате.
О боге.
О Пол-у-Боге.
Какие страшные глаза у этого бога! Хорошо, что Эми…
— Н-не хочешь сказать ему спасибо?
Я вздрогнула от неожиданности. Ему? Залесскому? Вообще-то надо бы…
И тут я поняла. Мы шли по битому стеклу, под страшным умирающим небом. Шли — прямо к знакомому дому, куда я однажды заглянула в поисках сгинувшего старичка-пьяницы. Господи, как давно это было!
Рюкзак Игоря уже на земле.
— Д-держи!
Браунинг! Старый знакомый! Да-а-авненько не виделись!
— Это… Приказ?
Его лицо стало серьезным, даже глаза вновь потемнели, налились горячей чернотой.
— Д-да. Надеюсь,последний. Подстрахуешь, если что.