Из всех причин, которые он прокрутил в своей голове, это разрыв корпуса из-за мощного гравитационного поля или нас сбили. В любом случае, оказаться в открытом космосе сидя в штурманском кресле, хоть и в скафандре, шансов хоть на что-либо, вообще не давало.
Над головой сиял огромный глобус, обрамленный лазурной линией атмосферы и обширными кольцами циклонов. Вот так, среди обломков некогда огромного научно-исследовательского корабля, в своем кресле в открытом космосе, оказался живой (пока еще) человек. Эфир молчал, абсолютная тишина сдавливала сознание. Он был жив, пока его скафандр был в безопасности, пока в нем было достаточно воздуха.
Однако материальные вещи не могли стоять на месте в физическом пространстве. При условии, что кресло вместе с обломками
корабля, вращались вокруг планеты. Через двадцать четыре часа он может задохнуться, кислорода хватит ровно на столько. А если предположить, что он вместе с обломками попадет под действие гравитации, то он сгорит заживо, в атмосфере. На данный момент было не ясно, спустится он на эту планету или нет. В любом случае, ему нужно было притормозить. Хватит ли мощности двигателей, которые установлены на кресле, неизвестно, ведь они предназначаются для маневрирования в открытом космосе, а никак не для управления кресла в условиях, с которыми ему предстоит столкнуться. Сначала нужно проверить, исправен механизм или нет. Аккуратно положив ладонь на дисплей, он вздохнул с облегчением, обломки относительно его сдвинулись в перед, показывая, что система работает нормально. Внезапно один из обломков начал наливаться красным. Нужно было срочно и максимально замедляться, от этого зависела его жизнь. Обломки корабля врезаясь в атмосферу превращались в огненные брызги, которые догоняли и перегоняли его. Казалось, что кресло тоже вот расплавится. Выдержит ли это скафандр или нет? Становилось все жарче, похоже, что кресло тоже пылало. Пора отстегиваться и выпускать парашют, но стропы могут загореться, альтиметр отказал, высота неизвестна, он делал все вслепую, следуя своему инстинкту. Остатки корабля уже превратились в горящие куски, в то время как человек в кресле был еще жив. Планета приближалась, уже были видны материки, лежащие под циклонами, зеленые, серые, коричневые. Похоже, на этой планете была какая-то жизнь. Пришло время решать, открывать парашют или нет. От этого зависит его жизнь.
О боже, я отвлекся. Приходится записывать свои мысли в резервную память, которая не истлеет вместе с плотью. Это пугающее чувство, когда грустно и абсолютно ясно, что я и мое существование были на волоске. Было ясно, что я должен нажать на тормоза и к счастью, он сработал, парашют раскрылся. Приземлился я на берегу какого-то ручья, Проследовав по течению, я обнаружил, что ручей впадает в реку, неся несколько лодок с людьми внутри них. Да, просто обычные люди с двумя ногами и двумя руками. Было ясно, что прятаться не было смысла. Я бы долго не прожил в чужом мире, и я вышел им на встречу.
…И вот я среди них уже двадцать два года. Они были обычными людьми, за исключением болезненно бледного цвета кожи с оттенком темно-синего, что делало их похожими на малокровных детей. Даже их губы были темно-синего цвета. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что причина была в их крови. Люди здесь были голубокровными. Атом меди вместо атома железа, гемоцианин вместо гемоглобина, подарили жителям горячую голубую кровь. Даже не смотря, что из-за цвета, их лица выглядели подавленными, я уже привык к ним и они казались мне абсолютно естественными.
Двадцать два года назад, меня не нашли мои люди, и я потерял всякую надежду, что когда-нибудь найдут. Очевидно, я был обречен считать свои дни здесь, в окружении голубокровных. Первые несколько лет я излучал надежду и ждал, что кто-нибудь придет и вернет меня домой. Я ждал с таким нетерпением, я прислушивался к каждому звуку, к каждому шороху, который казался знакомым. Но все мое ожидание было напрасным. Всякая надежда исчезла после того, как я подсчитал вероятность того, что меня найдут. В этой галактике, больше миллиарда солнц. Сколько спасательных групп можно было бы отправить? Даже при самом высоком показателе, этот расчет оставил мне, один шанс из миллиарда. Должен ли я, попытаться выбраться отсюда сам? Но все что у меня было, это аптечка первой помощи, которая была встроена в мое кресло и пара фотонных ножей. Должен ли я, привлекать жителей к своему спасению? Они были людьми ручного труда и
старомодных технологий. Они еще не изобрели порох, и понятия не имели, как выглядит автомобиль и никогда не думали об электричестве. Однажды, у меня возникла идея просветить их на принцип работы паровой машины, но они этого не поняли. Было трудно оценить другую культуру. Если бы вы спросили меня, я бы сказал, что это совпало с XIII-XIV веками из истории нашей планеты. Таким образом, вряд ли было возможно перешагнуть через пять столетий, даже имея опытного руководителя з будущего. Не то, что бы они хотели делать эти шаги, им даже не нужна была промышленность. Обрабатывать почву, необходимости не было, семена пшеницы бросали прямо в ил, и они прорастали. Овцы паслись на холмах. Я был обречен доживать оставшиеся дни здесь, в мире голубой крови, они уже привыкли ко мне и называли “Кровь Солнца” из-за цвета моей крови, который их сильно удивил. Конечно, у них была государственная система со своим королем. Король, подобно прошлым королям на Земле, Он, скорее всего, должен был посвятить себя морскому плаванию и открытию новых земель, которые я видел из космоса. Однако на данный момент, это был всего лишь сон, тот самый, о котором говорили и за которого поднимали тосты, после битв на пирах в королевском дворце. Была и своя иерархия, предполагалось, что феодалы были более привилегированными в этом государстве, чем священнослужители, даже несмотря на то, что религия имела свою собственную сильную руку в распределении власти. Король прибегал к помощи церкви, когда дело доходило до конфликтов с феодалами. Но это правило действовало только во время отсутствия войны. Когда мир был нарушен, король призывал своих лордов с их батальонами. Далее шел личный отряд короля – солдаты -телохранители, затем придворные оружейники, ювелиры, звездочеты, поэты и клоуны. Здесь среди звездочетов и поэтов было мое место. Я был опустошен темнотой здешних ночей, освещаемых только жалкими свечами и факелами, и этими не мощеными черными улицами, полными вонючей грязи. Но больше всего я тосковал по людям на земле, по тем людям, которых я никогда не встречал, по тем людям, с которыми я чувствовал себя так близко. Жители здесь боялись друг друга. Они держались на расстоянии или прятались или даже убегали, когда вы натыкались на них на пустой улице. На улицу никто не выходил, когда темнело, так как тебя могли убить, только по тому, что кому-то понадобилась твоя одежда. Вот почему все здесь были вооружены. И весь город оставался в тени и страхе перед своими собственными соседями и внешним миром. Я мог припомнить, как город с десяток раз подвергался осаде и несколько раз был ограблен. Я жил в семье надзирателя. В доме была только одна комната, так что все мы – сам надзиратель, его жена, сын – подросток, взрослая дочь и я, ютились в одной комнате. У меня был свой угол, с небольшим топчаном и полочкой над ним. Водоснабжения естественно, не было, а канализация находилась вне дома:– весь мусор и помои выбрасывались на улицу. Конечно, это неминуемо приводило к невыносимой вони и множеству инфекций. После набегов на город, горожане отправлялись в рейд. Последний рейд, который был не так давно, в нем участвовал надзиратель, у которого я жил. Он отнесся к этому рейду очень серьезно и основательно подготовился: – почистил свой щит и боевой топор, прошелся по комнате, одетый в кольчугу, жонглировал копьем и чувствовал себя чрезвычайно значимым. Кто-то украл сотню овец, из стада, которое принадлежало городу, так что виновные должны быть наказаны. Однако справедливость его не беспокоила. Все, о чем он заботился, это имущество, которым владел этот враг и которого его можно было лишить. Но в этот раз “справедливость” не восторжествовала, Он вернулся лежа в седле, уткнувшись лицом в гриву лошади, руки и ноги свободно свисали. Он повредил позвоночник после того, как его вышибли из седла. Он был жив и в сознании, но инвалид. Он испытывал невыносимую боль. Днем он мужественно хранил молчание, но, когда наступала ночь, его стонам не было конца. Что я мог поделать? Он умирал. Я промыл его раны, но ничего не смог сделать со сломанными костями и порванными нервами.
