Кровь за кровь
Шрифт:
— Да куда уж жестче? — произнес сидящий рядом с ним старик в цветном полосатом халате. — За десять лет и так больше половины из их числа перебили. Да, и от дедов наших известно, что дромы здесь раньше нас борасов появились.
— А не надо было против новой власти бунтовать, — вскинул вверх указательный палец купец. — Власть она завсегда знает, как нам жить правильней, и верно говорят жрецы Ягве, что все мы суть есть рабы помазанника божьего мелеха Хаима. Раз он отрекся от законов своего деда, принял новую веру и сказал, что все старое есть неприемлемо,
Звенислав сидел за длинным столом в самом углу, пил слабо заваренный чай в прикуску с еще теплой лепешкой и слушал разглагольствования купчины. Злости в нем не было, понимал уже, что люди, в большинстве своем, все такие, похожие на дым, то есть, куда ветер подул, туда они и пошли. Так же и купец этот, наверняка ведь, когда у власти были бури, в самых благонадежных числился. Кстати, мысли его сразу же и подтвердились, когда расположившийся неподалеку от него пожилой караванщик, судя по татуировке барсука на оголенном предплечье, из племени калейрас, окликнул купца:
— Амрак, а ведь помнится мне, что ты в свое время просто мечтал с дромами из соседнего поселения породниться и, даже, как люди говорят, хотел имя сменить.
— Нет, не было такого, — вскочил борас и ударил по столу кулаком. — Ты думай, что говоришь Кулун? Мы с тобой знакомы всю жизнь, но за поклеп на честного рахдонского данника и ответить можно.
— Это как же? — калейрас был спокоен и явно издевался над купцом. — Донос на меня напишешь?
— Да хоть бы и так.
— Тогда кто же будет твои караваны водить, Амрак? Ведь ты не просто Кулуна из племени калейрас оговоришь, но и караванщика. После такого, никто твоих верблюдов с товаром по степи не поведет.
— Ладно, — сразу же отступил купец, — погорячился, с кем не бывает.
— И все-таки, — не унимался караванщик, — признай, что хотел на дромитке жениться.
— Ну, было, — взмахнул рукой Амрак, вновь садясь за стол, — как помрачение рассудка на меня нашло, но потом я одумался.
— Ага, — усмехнулся Кулун, — отец той девушки, как же ее звали, Мила, кажется, сказал, что дочь отдаст только за честного воина, но не за торгаша, да еще и нечистого на руку.
Купец побагровел, ничего не ответил и потребовал у служанки, молодой чумазой девчонки, вина. Больше в этот вечер Амрак не произнес ни слова, только напивался дрянным крепким питьем и все больше багровел. Видя, что его старый знакомец не желает продолжать разговор, калейрас подвинулся к Звениславу, расположился напротив него и спросил:
— Слышь, дром, а ты чего за племенную честь не вступился?
Прихлебнув чаю, парень ответил:
— Слова пустое, дела нужны. Можно убить этого купца, но он мне не враг, так, балаболка подвыпившая.
— Понимаю, — кивнул караванщик. — Сам-то откуда? Куда путь держишь?
— А с какой целью интересуешься, караванщик?
— Да, вот думаю, что ты из неблагонадежных.
Молча, Звенислав сунул руку за пазуху, достал из внутреннего кармашка бронзовую пайцзу нового образца, сделанную знакомыми фальшивомонетчиками мэтра Самбини еще в Норгенгорде, и положил ее на стол. Не прикасаясь к металлической пластине с выбитыми на ней закорючками и знаками, калейрас внимательно осмотрел ее и произнес:
— Хорошая подделка, дорожная стража и патрули не придерутся.
Никакой опасности для себя Ирбис не чувствовал, так же как и гнили в караванщике, а оттого и спросил прямо:
— А как же ты рассмотрел, что пайцза ненастоящая?
Оглянувшись, не смотрит ли кто в их сторону, калейрас вынул широкий нож, взял в руки пропуск и по краю его, с самого низа, сделал широкую зазубрину. После проделанного действа, он вернул пайцзу Звениславу и сказал:
— На каждом бронзовом пропуске такая должна быть. Кажется, что она случайна, зазубрина эта, а на деле же, ее еще на монетном дворе мелеха наносят, дополнительная защита. Тот человек, кто ее тебе делал, мастер хороший, но не из наших, не из степняков, иначе бы знал, как правильно все оформить.
— Хм, — удивился Звенислав, — но на входе в ям я предъявлял пайцзу патрулю, и все было в порядке.
— Говорю же, — голос караванщика был тих, — дорожная стража и патрули тебя пропустят, они этого и не знают, не по чину им, а вот на паромных переправах, там бы тебя сразу приметили, люди там осведомленные службу несут, а ты еще и дром, к тебе и внимание особое будет.
— Благодарю, — кивнул парень.
— Сам-то откуда и куда путь держишь?
— Из Штангорда, к Анхорским горам направляюсь.
— Гнедой полукровка, что у коновязи стоит, твой?
— Мой.
— Хорош жеребчик, только приметный очень, у дромов сейчас таких коней и не осталось совсем. Поменять не желаешь?
— Нет, не желаю.
— Как знаешь, — по-доброму улыбнулся калейрас, — только по дороге все одно, увидит кто-то из знатных вельмож и отберет.
— Ничего, вырвусь и в степь уйду, а там ищи-свищи меня.
— Ну, как знаешь, воин, — сказал калейрас и ушел.
Еще некоторое время Звенислав просидел за столом, слушая разговоры людей и, стараясь усвоить много новой для себя информации, которая могла пригодиться в пути. Потом, когда почти все уже разошлись, он вышел во двор, проверил своего Янды и, завернувшись в плотную конскую попону, улегся спать.
Поутру, проснувшись и позавтракав в помещении яма, Ирбис вновь тронулся в путь, бодрый конь нес его по утоптанной за тысячи лет широкой караванной тропе, пели птицы, солнце светило ярко и, в целом, все было хорошо. Только попадающиеся на пути настороженные патрули из борасов и калейрасов, не давали ему забыть, что он находится на вражеской территории и должен быть осторожен. Мимо него шли караваны из сотен верблюдов, везущие множество товаров, ехали местные кочевники на высоких арбах, запряженных волами, и проскакивали одинокие всадники, спешащие по своим делам.